— Подожди, давай еще немного… Только один камень выкинем.
— Что нам даст еще немного? Ну, поднимемся на пару лишних свистов, а смысл?! Отвязывай рукав!
Долгий и унылый спуск не убавил упрямства первопроходцев.
Оболочка была целой, значит, проблема заключалась в швах. Рузен Мран и Курман Брин обратились за помощью к опытному скорняку.
— Да-а-а, — сказал Скорняк, оглядев швы и поковыряв в них шилом. — К ялдабродам такие швы! Вижу, старались, да тут уметь надо, а не стараться.
— Неужели всё перешивать?!
— А возьмете меня наверх? — Скорняк хитро изогнул переднюю левую руку.
— Ну что ж с тобой делать…
— Тогда так: швы на самой оболочке перешивать не будем. Пропитаем смолой черного стланика. Самая сарсынь вот тут — шов между оболочкой и рукавом — через него всё и утекло. Его я перешью и пропитаю.
Через двадцать смен обновленный «гидростат», зачаленный толстой веревкой, рвался ввысь, натянув стропы. Последним к старту прибыл Скорняк, и не один — за ним увивался, радостно сверкая зелеными огоньками, небольшой улзень.
— Это еще что за чудо?
— Да вот, прибился недавно и не отплывает от меня ни на взмах.
Он смышленый и шустрый — такого улзеня еще поискать! Я его назвал Дзынь, уже откликается.
— Но мы на тебя одного договаривались.
— Да как его оставишь?! Он теперь за мной хоть на край мира. Он же за нами поплывет и сам в корзину юркнет, не выгонишь. Да он не прожорлив совсем. Зато нюх хороший. Глядишь, пригодится.
Пришлось согласиться. Загрузка окончена; все, включая Дзыня, заняли места, и Рузен Мран с возгласом «Понеслись!» обрубил швартовый канат.
Какое счастье отправляться в путешествие к чему-то неведомому! Особенно когда тебя тянет обузданная сила природы, да так, что весело потряхивает завихрениями, а по сторонам вспыхивает перепуганный планктон. Всё шло замечательно — оболочка держала, но через полсмены веселье постепенно кончилось вместе с малейшими признаками жизни по сторонам.
Высотное снадобье избавляло от животного ужаса, но не спасло трех первопроходцев от отчаяния, подступавшего по мере изматывающе долгого подъема в полной пустоте, мраке и безмолвии.
Путешественники своим трезвым разумом понимали, что там нет никаких ужасных небожителей, которыми с древних пор пугали проповедники. Но когда тянется время, которому, кажется, нет конца, и на твое звонкое щелканье нет ни малейшего ответа, словно всё пространство забито ватой, разум перестает быть трезвым и вся жуткая орава сказочных монстров оживает и корчит рожи в съежившемся сознании.
