— Это точно. Верность — главное, — признал незнакомец и повернулся к морю. Оно билось об острые камни, но сильно не доставало до того валуна, на котором он восседал.
— Смотри не засидись — смоет вечером, — посоветовал Кузьма.
— Да, я знаю.
— Знаешь? А сам откуда? Что-то я не видал тебя раньше.
— С Джанхота.
— Ого, — Кузьма уважительно присвистнул. — Далече. Куришь? Однако забрался ты.
Закурили.
— Не думал. Сел и поехал, — сказал мужичок.
— На чем?
— Да вон, — он, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону, и Кузьма увидел под кустами велосипед.
— A-а. Серьезно. Сорок кэмэ промотал?
Незнакомец усмехнулся и повернулся к Кузьме, чтобы осмотреть его с головы до ног.
— С какого батальона? — спросил он, превращая усмешку в улыбку.
— «Смерч», а сам?
— В одесской милиции работал. С добровольцами оказался, когда началось. Не приписанный ни к кому.
— А что в Джанхоте забыл? — удивился Кузьма.
— Сам как думаешь? — снова отвернувшись к морю, отозвался мужичок. — Ранили. Теперь голова всегда болит. Списан по негодности, уехал к сестре… она там, с мужем.
— Понятно. Кузьма.
— Павел.
Они пожали друг другу руки. Снова говорило лишь море, мужчины некоторое время нащупывали тему.
— А ты чего со «Смерча» уехал? Твои там вроде были в почете.
— У кого?
— У всех. Народ особо не грабили, воевали, вокзал брали… Слышал, у вас такой командир был, что всех в узде держал, даже когда другие беспределили.
— Был-был. Царствие ему небесное. Пока не сплыл, — Кузьма сплюнул. Он не хотел вспоминать. — Всех этот чертов вокзал забрал. — Кузьма выбросил одну сигарету и тут же закурил следующую. — Почти всех, — добавил он.
— Да, мясорубка там была.
— А то. Мы первые пришли. Но взяли же. Не с первого раза, но взяли. А потом удержали…
— Сколько вас вышло?
— Мало.
Кузьма открыл было рот, чтобы сказать еще, но толпа людей, погибших в упорных боях, то утихавших, то разгоравшихся, встала перед его глазами, и он подавился черным комком обиды.
— Думаешь об этом?
— Нет.
— Не о них. О том, почему сам не…
— Может, и думаю, не знаю.
— Все думают, — уверенно сказал Павел. Помолчав, добавил: — Хороший пес. У нас тоже был в участке пес. Меня больше всех любил. Жаль, не смог забрать с собой.
— А что с ним?
— Да хрен его знает. Писем не пишет.
Теперь Кузьма понял: мужичок показался ему знакомым, потому что у всех прошедших эту войну был общий отпечаток стыда, разочарования и гнева. Особенно гнева — на огромный безмолвный народ, который они пошли защищать на передовую.
