Иван опять вздохнул, осторожным движением запахнул робу, о чем-то задумался. Может, вспомнил свою первую любовь и нежные взгляды той, которая была для него «самой, самой», по которой тосковал и ждал встреч. А может, загрустил бесшабашный весельчак оттого, что никто так не смотрит и, наверное, уже не посмотрит на него, все осталось в прошлом, позади, и подкатила к сердцу грусть.
— Понятное дело, — серьезно сказал Витька.
— Погодь, — остановил его Дутов. — У тебя у самого-то девушка есть?
— Нет.
— Никто не нравится?
— Нравится. — Витька отвечал не задумываясь.
— За чем остановка?
Теперь он замолчал. Не знал, что ответить Дутову. Действительно — за чем остановка? Да помани она его, та, черноглазая, одним пальчиком, и он побежит за ней на край света.
— Скромный ты очень, Витюша. Сейчас так жить нельзя.
— Таким родился.
К ним обернулся Михеичев, сверкнул лучом коногонки.
— Не дай бог, Иван, тебе этим самым, педагогом, работать. Одну шпану бы плодил. Чего ты парня с панталыку сбиваешь?
Теперь они шли вниз, по скользкой необхоженной почве, навстречу вентиляционной струе, к завалу. Идти было труднее, и шахтеры прижимались к аркам крепления, спускались гуськом друг за другом, придерживаясь руками. Шедший впереди Петр Васильевич остановился. Его луч света выхватил из темноты почти перерезанный пополам направляющий валик, что лежал между рельсов, и конец оборванного каната в нем.
— Почему он застопорился? — тихим голосом, будто речь шла о какой-то тайне, спросил Витька.
— Тут одним взглядом не определишь, одним словом не объяснишь, — Михеичев чесал затылок. — Ясно одно: причина тут…
Внизу, из глубокой ямы, мелькнул огонек: наверное, Плотников осматривал место завала. Через минуту они подошли к нему, стали рядом. Витька впервые в жизни видел такой хаос, такую невообразимую смесь камня, металла и дерева. Он стоял в каком-то оцепенении и недоумевал. Разве в человеческих силах навести здесь хоть какое-то подобие прежнего порядка? Да на это недели, месяцы потребуются.
Огромная гора породы, вывалившаяся сверху и теперь достающая почти до самой кровли, пологим скатом тянулась вниз, а из ее боков и сверху торчали искореженные металлические арки, обломанные рельсы, в щепу раздробленные шпалы, и вверху всего этого, как завершение каменно-металлического безумия, высилась серая породная глыба, в свежих кривых изломах.
Витька бросил луч света вверх — туда, откуда рухнула вся эта махина, и в груди у него похолодело. Потолок провала едва поднялся под луч коногонки. Обвал уходил круто вверх под острым углом к наклонной выработке, с его боков свисали темные, тупорылые груды, весом в несколько тонн каждая, и достаточно было неосторожного удара клеваком, а может, даже громкого крика, чтобы все это пришло в движение, рухнуло вниз, неотвратимо и беспощадно. И не отскочишь назад, не спрячешься в укрытие, не убежишь — просто не успеешь.
