Ни рыба, ни море не привлекали Мащенко, потому что не знал он как следует всех этих удовольствий, а в глубине души был уверен — загнется в первый же год, как останется без дела. Затоскует и помрет.
Никто не помнит, когда пришел он на шахту директором. Казалось, что так было всегда, с незапамятных времен. Когда даже и этой шахты не существовало, он уже нес свою хлопотную службу. Пожилые шахтеры, те, кто давно на пенсии, тоже пожимали плечами.
«Мащенко? Да он всегда был. Спокон веков. Помню, сразу после войны, в гимнастерочке с орденами и медалями бегал по праздникам. Но тогда он был уже директором. Да, вовсю директорствовал. Спроси у Спиридона, он шахту эту рыл. Может, он помнит. Нет, кажется, и Мащенко рыл ее тоже».
Отличался директор необыкновенной щедростью души по отношению к шахтерам и ко всему рабочему люду. Знал все их беды и заботы. И у кого сын родился (встретит, пожмет руку, поздравит), и у кого сарай завалился (подойдет, расспросит, видит — нужда, пообещает материалами помочь и непременно выполнит обещание), и в семье если мир и согласие нарушены (зайдет, выслушает, пристыдит), а нерадивых на работе лодырей, тех, кто к горному делу относится нечестно, к такому столбу перед всем народом выставит — на всю жизнь запомнят. Шли к нему шахтеры и с бедами, и с радостями, потому как видели в нем свою и первую, и самую последнюю инстанцию власти и справедливости.
Устал сегодня Мащенко, устал. Не железный ведь. Не слушается его чудом не облезший, густой седой чуб, рассыпается по сторонам на прямой пробор, и кажется ему, что волосы налились чугунной тяжестью и давят череп.
«Хорошие, работящие люди сидят в кабинете. Грамотные руководители производством. Но вот прозевал же кто-то из них этого проклятого «орла», не предотвратил большой беды. Кто? Когут? Игнатов? А может, не Игнатов? Может, валю на него вину, потому что лично не симпатичен? Так не имею права. Он честный мужик. Когут? Скользкий парень. Виляет. Наказать придется обоих. Нельзя не наказывать».
Директор поправил чуб, помассировал затылок, сел. Сколько их, этих аварий, и больших и малых, пережил он! Случались они и по вине его подчиненных, и без их вины, по причине коварной сложности нелегкого шахтерского труда в постоянно меняющихся грозных условиях. Хоронил друзей, не спал ночей, избегал глаз шахтерских вдов.
Не меньше было радостей. И первая врубмашина, под аплодисменты опускаемая в шахту, а потом, через несколько лет, под такие же, не менее горячие, вывозимая за ненужностью на поверхность; и с цветами провожаемый в забой первый комбайн; и вот пришло время и их выбрасывать на-гора, а в лавы затягивать струги и целые горнодобывающие комплексы. Были рекорды, с цветами, с громом оркестра, с восторженными речами, с принятием еще более высоких обязательств…
