Высоко в небе, над головами ребят, проплыл клин журавлей. Вадим замедлил шаг и посмотрел вверх. Приотстал и Витька.
— Слышь, Вить, а они ведь из воронежских степей.
— Почем знаешь?
— Родные какие-то… чебрецом запахло…
Несколько минут шли молча. Тропинин в такт шагам широко размахивал руками, будто шел на лыжах, отталкиваясь длинными палками. Рядом с ним шагал Борис Дербенев, товарищ по бригаде, узкий, нескладный, и еле заметно улыбался. Они приближались к поселку. Слева белело здание клуба, справа трехэтажной глыбой высилась десятилетка, а за ними стройными рядами домов разбегались улицы поселка. Опустевшая было дорога вновь заполнилась шахтерами.
— Эй, комсомолисты, кого вождем выбрали?
— Хотели Володю Пузачева, а вот Гайворонский Кулькова предложил. Его и выбрали. — Борис сдерживал смех.
Посмеиваясь, шахтеры прошли мимо.
Смутно было на душе у Вадима. Он сам не мог понять отчего. И это собрание, которое не понравилось ему с самого начала, потому что в президиум не был избран Витька, а иные, менее заслуженные комсомольцы с других участков, и это непонятное для него избрание секретарем Кулькова, и спор с Виктором, в котором он чувствовал себя безоружным, и, наконец, этот тоскливый журавлиный крик.
Как на огромном полотне, объемно и четко появилась мать. Встала даже не зрительно, а заполнила всего, все его существо. Он любил мать, тосковал по ней беспредельно. Особенно было трудно в первые годы учебы в ПТУ. Она снилась ему по ночам, он часто думал о ней на занятиях, в столовой, в общежитии. И мучился Вадим непрестанно оттого, что не послушался этого самого дорогого для него человека и все-таки ушел учиться на шахтера.
«Вадюша, тяжелая это работа, не для тебя она, такого маленького, хрупкого. Случаи там всякие бывают, сынок, — умоляла мать и крепко прижимала его к груди, словно хотела защитить от всех бед, которые свалятся на него в его будущей суровой шахтерской судьбе. — Других профессий мало, что ли?.. На столяров учат, на токарей, на строителей. Чем плохо? Ну что тебе дались эти шахтеры!»
Вадим молчал и вроде бы тем самым соглашался с матерью, но про себя по-прежнему убежденно твердил: буду шахтером! буду!
Видел однажды в кино, как крепкие здоровенные парни в жестких брезентовых робах, в касках, с горящими звездочками на лбу, с черными лицами, выпрыгивали из темной ниши, будто из пасти огромного чудовища, и потом важно шагали по тоннелю, среди хаоса кабелей, вагонеток, причудливых арок, как входили в клеть, подцепленную к толстенным железным канатам, и потом рванулись все вместе вверх к ветру, к земле, к солнцу.
