- А ну-ка, товарищ, пошли со мной…
В соседнем помещении – широком и просторном зале, на столах у стен лежали с полдесятка винтовок, стоял пулемет Максима, а в центре привольно расположилась гаубица. Увидев это великолепие Волоков только присвистнул, а Карпухин, указав на орудие, тоном гостеприимного хозяина произнес:
- Прошу.
- В смысле? – растерялся Всеволод Николаевич. – Мне что – стрелять?
Положим, широкое одноэтажное здание военного комиссариата с легкой крышей могло послужить неплохим укрытием для гаубицы, но стрелять в городе – это, все-таки, чересчур…
- Без пальбы, пожалуй, обойдемся, – усмехнулся военком. – Мы с тобой так поступим: я тебе вводные выдам, ты – действуй. А я погляжу.
Волков-старший подошел к орудию, положил руки на маховички наводки, попробовал, повернулся к Карпухину:
- Позиция открытая, закрытая?
- А что?
- Если закрытая – буссоль давай.
Военком хмыкнул:
- Уже неплохо. С буссолью работать, значит, можешь? Добре. Буссоль у тебя сорок четыре. Вон там, – рука указала на пятиглавый четырёхстолпный двухъярусный Вознесенский собор в окне, – вражеская батарея. Две трехдюймовки нашим шрапнелью вздохнуть не дают. Действуй.
Волков почесал нос. «Карту бы, да артиллерийский круг, – подумал он. – Ладно, обойдемся и так…» Повернулся к военкому:
- Будешь передовым наблюдательным работать. Ну-с, приступим… – Он приосанился, расправил плечи, – По вражеским орудиям. Гранатой. Взрыватель осколочный. Заряд пятый. Буссоль сорок четыре. Уровень, – он поднял руку, прикидывая высоту собора, – тридцать пять. Прицел пятьдесят четыре. Первому, один снаряд – огонь!
Карпухин кивнул головой:
- Влево один – ноль-ноль.
- Принято. Правее ноль-семьдесят. Огонь!
- Недолет!
- Прицел шестьдесят. Огонь!
- Вилка!
- Прицел пятьдесят восемь. Огонь!
- Перелет!
-Прицел пятьдесят шесть. Батареей огонь!
- Очередь. Второе ближе.
- Батарея, свести ко второму! Огонь!
- Недолет!
- Прицел пятьдесят семь! Три снаряда, беглый огонь!
Карпухин усмехнулся:
- Лихо ты, товарищ Волков. Считай, пушечки у них накрылись. Ты где в Гражданскую-то воевал?
Всеволод Николаевич замер. «Вот же, дурень старый, – вихрем пронеслось в голове. – Расхвастался, хвост распустил. Ну, и что теперь отвечать? Сейчас ляпнешь чего, а этот Карпухин и скажет: я, мол, тоже там был. Начнет товарищей вспоминать, вот и влипну я по самую маковку. И будешь потом в ГПУ объясняться… А если сказать, что за белых был? Тоже хреново: спросит, в каком лагере сидел? И что отвечать? Постой-ка… А если?..»
