– Ага, – ответил я. – У меня быстрее освободиться получилось.
– Что случилось-то? – Джа расстёгивала свой бронежилет, борясь с заедающей магнитной застёжкой. – На моей памяти с позиций во время боя не снимали ни разу.
– На моей – тоже, – хмуро согласился с ней я.
– Ты чего такой? – не поняла девушка.
– Станешь тут таким. Новости последние не слышали?
– Нет, – влез в разговор Фурмат. – Мы же только из боя, считай.
– Центр города под мутантами. Под нашим контролем только окраинные районы.
– Это как? – всхлипнула какая-то женщина из толпы. – А люди?
– Нет уже людей. В центре только выродки. Уж, поверьте. Там живых уже не осталось. Я видел, как мутанты расправляются с людьми.
В коридоре повисла звенящая тишина. От аварийного хода вышли ещё несколько человек, и их возбуждённые голоса прозвучали так громко, словно были пропущены через усилитель. На них сразу зашикали и шёпотом стали пересказывать последние новости. Потом раздались всхлипывания и кто-то, наконец, в голос зарыдал. Я понимал людей. У многих там остались родные и близкие. Как ни странно, но та тяжесть, которая навалилась на меня, стала отпускать. Моё горе растворилось в горе других и стало, как бы, общим. А общее горе и переносить легче.
– Что дальше делать? – наконец, нарушил молчание Олдин.
– Барнаб ушёл к министру за инструкциями и приказал нам дожидаться его.
– Чего ждать-то! – внезапно взвился Грут, обычно тихий и немногословный. – Хотите – ждите. А я – назад. За своих, хоть, этим тварям отомщу.
– Отставить! – раздалось сзади и мы все, как по команде повернулись на голос.
Барнаб скорым шагом приближался к нам.
– Никто никуда не идёт. Все срочно в зал для совещаний! Все!
– Что я там забыл? – упёрся Грут.
– Инспектор Грут! – на начальника было страшно смотреть. – Хочу вам напомнить, что сейчас идёт бой! Прямо сейчас! Мы получили свою задачу. И, ради того, чтобы мы её выполнили, солдаты в данный момент, сдерживают противника ценой своих жизней!
– Вот я и хочу им помочь.
– У вас другая задача. Все в зал для совещаний!
Приглушённо переговариваясь, мы прошли в большое помещение с рядами полумягких кресел и столом начальника во главе. Все четыре года мы собирались тут по понедельникам, обсуждая задачи на неделю. Этот зал помнил всё. И отчаяние первого года, когда нас не воспринимали всерьёз и любое, даже пустяковое дело требовало неимоверных усилий. И триумф последних двух лет, когда всё стало получаться, стронулось с места и покатилось, словно по магнитной полосе. А сейчас он увидел нас таких: растерянных, пришибленных внезапно свалившимся горем и не знающих, что будет дальше.
