– Я чувствую себя так же, как лошадь со сломанными ногами, лежащая в кювете, – заявил Беркхофф.
– И встреча с Трамницем была бы для тебя чем-то вроде выстрела, избавляющего от мучений?
– Совершенно верно. Он не разговаривает ни с полицией, ни с представителями прокуратуры или суда. Поэтому мне надо попасть туда и находиться от него в непосредственной близости. Я хочу узнать, где он спрятал тело Макса.
– Гм. Хорошая идея. Трамниц, безусловно, признается тебе во всем добровольно и без всякого принуждения, – язвительно заметил Скания.
В ответ Тилль снова задумчиво покачал головой.
– Возможно, мне и не придется с ним разговаривать, если удастся найти его дневник.
– Ну и наивный же ты! – мягко улыбнулся Скания. – Это всего лишь слухи, и даже если этот дневник существует на самом деле, в чем я сильно сомневаюсь, то Трамниц вряд ли оставит его на видном месте.
Заявление шурина звучало весьма логично, но Тилль не хотел признавать его правоту, иначе ему пришлось бы также согласиться с тем, что, кроме демонстрации мужества отчаявшегося человека, он не способен предложить какой-нибудь реальный план действий. Поэтому Тилль ответил почти вызывающе:
– В заведениях, в которых установлены правила высокого уровня безопасности, не может иметься слишком много потайных мест.
– Ты верно подчеркнул, – парировал Скания. – Именно высокого уровня безопасности! У меня нет ни малейшего представления о том, как ты будешь передвигаться по психушке, не говоря уже о способе знакомства с Трамницем. Даже если мне удастся совершить невозможное, тебя в лучшем случае засунут в обычную закрытую психиатрическую зону, тогда как Трамниц находится в той части территории, которая имеет классификацию безопасности четвертой степени.
С этими словами Оливер принялся загибать пальцы, поясняя:
– Это означает: во-первых, наличие досмотрового сканера в шлюзе доступа в его зону; во-вторых, проверку отпечатков пальцев и сканирование радужной оболочки глаз на переходах, имеющих отношение к безопасности; в-третьих, постоянное отслеживание ситуации с помощью беспилотников и, наконец, в-четвертых, двойной забор, напоминающий Берлинскую стену.
– Я подумаю об этом, как только окажусь на территории психушки. Не сомневаюсь, что мне удастся найти способ.
– Безумие какое-то! Не думай, что я поддержу тебя в этом самоубийственном самопожертвовании.
– Ах нет? – воскликнул Тилль, собрал волосы надо лбом в пучок и вырвал их с корнем.
В его ушах раздался треск, как будто одновременно лопнуло несколько ячеек полиэтиленовой пузырчатой упаковочной пленки, и прежде, чем Скания успел что-то предпринять, кровь потекла по его лицу.
