— Владимир Олегович, вы? — подслеповато щурясь, удивлённо спросил парень.
— Кажется я, — ухмыльнулся Антыхин. — Принимай гостя.
— Откуда вы здесь? Почему? — обнимая Антыхина, продолжал спрашивать Володя.
Антыхин посадил Володю на нары, с сочувствием рассматривая его лицо в кровоподтёках и ссадинах.
— Я тебя хотел вызволить, тёзка, а заодно и базу этих бандитов найти.
— Значит, вы не думали, что я такая же сволочь, как они?
— Нет, Володя, не думал, а теперь уверен. Не станут же они своего избивать, да в тюрьму садить.
— Это хуже, чем тюрьма, Владимир Олегович. Больше двух дней здесь не сидят.
— Что так?
— Предателей они приговаривают к смерти. Публично казнят перед строем «ангелов». Пулю в затылок и…
— Ты не шутишь, Володя? В наше то время? Н — да, здесь всё серьёзнее, чем я думал. Это уже фашизм какой-то. Значит, тёзка, ты тоже «ангел света»?
— Был грех, Владимир Олегович. Но крови на мне нет. А больше я им служить не буду, лучше уж смерть. А вы откуда знаете про «ангелов»? Я вам как будто не успел сказать.
— Записочку мне оставили, да и ещё есть кое какие факты. Ты Ковалёва Вадима случаем не знаешь?
— Нет, даже не слышал о таком. Он что, тоже «ангел»?
— Думаю, да.
— Мы настоящих имён и фамилий здесь не знаем. Только клички. Я, например, Конопатый.
— Это потому что веснушки на лице?
— Да, наверное, — смущённо улыбнулся Володя. — Так меня Гадюка окрестила. Гадюкой я её, конечно, про себя прозвал. Она тут из себя, блин, чуть ли не Богиню изображает. Страшная, скажу вам, баба. Для неё унизить человека, плёвое дело.
— Я с ней, похоже, встречался.
— А с ней все встречаются, кто сюда попадает. У каждого свой путь, а конечная точка одна, вот этот лагерь. Я ведь вам хотел о себе рассказать, — Володя встал и, прихрамывая, прошёлся по бетонному полу. — А сейчас зачем вам моя исповедь? Не выйти нам отсюда.
— Надежда умирает последней, тёзка. Рассказывай. А про смерть не думай, ты ведь ангел, бессмертный значит. Глядишь, и меня на крылышках отсюда вынесешь, — попытался подбодрить Володю Антыхин.
— Раньше смерти я не так боялся, Владимир Олегович. Чуть было сам себя не порешил. А сейчас жить хочется.
Заметив недоумённый взгляд Антыхина, добавил:
— Да-да, Владимир Олегович, перед вами несостоявшийся самоубийца.
* * *
Романов и Костя, вместе с тремя милиционерами, отчаянно колотили в ворота. Наконец одна створка ворот приоткрылась, и перед ними появился старик в телогрейке с двустволкой за плечами.
