Любовь и так далее | страница 69




ДЖИЛЛИАН: Из окна ванной комнаты смотрю вниз, в сад. Утро прекрасное, воздух и свет лишь чуть-чуть тронуты осенью. На паутинке в углу оконной рамы поблескивает роса. Дочки играют в саду. В такое утро даже вереница разделенных низкими желто-серыми стенами лондонских двориков, наполовину запущенных, с редкими унылыми деревцами, с редкими пластмассовыми лесенками и горками – даже это непритязательное зрелище может показаться милым. Возвращаюсь глазами к девочкам: они бегают по кругу, не взапуски, а просто оттого, что им весело. Бегают вокруг пепелища.

А мне лезет в голову: три дня назад я срубила два куста (мне они нравились, да и посажены были моими руками) исключительно из-за событий десятилетней давности. Выместила свои чувства на растениях: схватила топор, выкорчевала их с корнями и сожгла. Тогда мне представлялось, что действия эти совершенно осмысленны, целесообразны, логичны, резонны и необходимы. Сейчас, при виде дочерей, бегающих вокруг того, что осталось от двух растений, которые я надумала покарать, мой поступок выглядит едва ли не припадком безумия. Доктор, я ушла от первого мужа ко второму и за это через десять лет покарала сирень и багульник. Пропишите мне лекарство от подобных выходок.

При этом психического расстройства у меня точно нет. Я что хочу сказать: подчас какой-то незначительный, нейтральный поступок – поступок, от которого другим ни жарко ни холодно, – сегодня может показаться вполне здравым, а завтра – безумным.

Мари споткнулась и упала на кучу пепла; поскольку Оливера дома не было, мне пришлось самой бежать во двор, чтобы ее отряхнуть. По крайней мере, совершила хоть какое-то разумное действие.


ОЛИВЕР: Моим первейшим добрососедским долгом… нет, скорее попыткой унять экзистенциальную панику… был визит в дом пятьдесят пять. Окна его по-прежнему страдали глаукомой; араукария, торчавшая средним пальцем возле калитки, мозолила мне глаза. Входная дверь хранила цвет детской неожиданности. Колер не менялся годами… жива ли хозяйка? Мой указательный палец, призвав на помощь мышечную память, нашел требуемое северо-северо-восточное направление, в котором требуется давить на кнопку звонка. Случались ли в моей жизни минуты более тревожного ожидания? Случалось ли ожидание, более близкое к истерическому? Но в конце концов я услышал шарканье старческих ног.

Подобно забытой лачуге твоего детства, миссис Дайер оказалась еще меньше, чем мне помнилось. На свет дня высунулась только понурая макушка и скрюченная перебинтованная конечность. Чтобы облегчить возобновление знакомства, я преклонил колени – как в тот раз, когда предлагал ей руку и сердце. И все равно голова моя оказалась выше ее плеча. Я назвал свое имя, которое не вызвало никаких признаков узнавания. Меня изучали глаза, столь же мутные, как окна. Я завел разговор о тех случаях, которые могли быть ей памятны, и угостил ее целым набором застольных шуток в слабой надежде, что они вызовут хотя бы желание для пробы потыкать в меня вилкой. Но как видно, угощение пришлось ей не по вкусу. Вообще говоря, мне удалось добиться лишь того, что во мне заподозрили буйнопомешанного. Ну ничего, главное – она оказалась, условно говоря, жива. Я поднялся с колен, как