Я ему говорю: надо же, прожила здесь лет тридцать, если не больше, но так до конца и не прочувствовала этот безумный язык. Точнее, этих безумных англичан.
– О, по-моему, вы преувеличиваете, мадам У., мне кажется, вы прекрасно нас понимаете.
А сам подмигивает. Вначале я подумала, что у него нервный тик, но нет, ничего подобного. Просто для Стюарта, каким я его помню, такие манеры никогда не были характерны.
В нем действительно заметны сильные перемены. Такое впечатление… постараюсь выразиться четко… такое впечатление, что человек сбросил груз прежних тревог и волнений, чтобы с азартом наживать себе новые. Он заметно похудел и уже не старается всем угодить. Хотя нет, это не совсем точно. Дело в том, что угождать – или, во всяком случае, пытаться угождать – можно разными способами. Кто-то выясняет, что именно нравится другим, и старается вести себя соответственно, а кто-то просто делает то, что понравилось бы ему самому, и не сомневается, что это придется по нраву и другим тоже. Стюарт переместился из первой категории во вторую. Он, к примеру, вообразил, что его священный долг – помочь Джиллиан и Оливеру. Или, по его собственному выражению, провести спасательную операцию. Вряд ли Джиллиан с Оливером просили о спасении. По-моему, тут все прозрачно. Так что его действия, скорее всего, опасны. Не для них, а для него самого. Люди обычно не прощают другим щедрость.
Но Стюарт ничего не желает слушать. Он спрашивает:
– А вы знаете выражение «много крови утекло»?
С каких это пор я сделалась специалистом по идиоматике английского языка? Отвечаю ему: наверное, это означает, что кому-то разбили нос.
– Как всегда, в точку, мадам У., – говорит он.
ЭЛЛИ: По работе приходится общаться с такими людьми, какие в обычной жизни мне не встречаются. Ну, то есть мне двадцать три года, я художник-реставратор и еле свожу концы с концами, а мои клиенты достаточно богаты, чтобы покупать картины, нуждающиеся в реставрации. Люди они приличные, но в большинстве своем совершенно не разбираются в искусстве. Я знаю о картинах намного больше, понимаю их и ценю, а достаются они другим.
Взять хотя бы того джентльмена, который доверил нам вот эту работу. Сейчас торшер подвину, чтобы вам было лучше видно. Да, вы правы. Середина девятнадцатого века, парковая ограда. Владелец сам, по сути, признал, что это хлам. С ходу. Джиллиан на моем месте наверняка тут же указала бы, что это не просто хлам, а чудовищный хлам, но я не Джиллиан, а потому мне оставалось только промямлить, что клиент, дескать, всегда прав, и он рассмеялся, но объяснять ничего не стал. Вероятно, получил эту вещь по наследству. От слепой тетушки.
