[18] Стю. Мы уехали из Франции. Туда нас утянула Джилл; она же вернула нас домой. Как я выражался насчет того, что в каждой семейной паре один из супругов – умеренный, а другой – воинственный? Наш деревенский домик-пряник был продан скупердяю-бельгийцу. Увы, не входящему в шестерку знаменитых. А дальше вы сами знаете. Реплика Стюарта, человека из телерекламы страховой компании: «Уйдя с рынка недвижимости, вернуться туда очень сложно». Не в бровь, а в глаз, малыш Стю. Идиллическое пристанище с возделанным огородом в солнечном Лангедоке покрывает ровно пятьдесят процентов стоимости дымовой трубы в районе Лондона, который неловко назвать вслух. Здесь заплутает даже почтальон. Время от времени на глаза может попасться автобус, если кто-нибудь из разъяренных местных остановит его под угрозой оружия и заставит выполнить общественно полезную функцию.
Наш союз освятило дальнейшее прибавление семейства. Мари, сестренка Софи. Как же эти малышки любят своего дорогого папу. Липнут ко мне, как мокрые занавесочки для душа. Софи – такая серьезная, всегда стремится к идеалу. У Мари есть все задатки настоящей madam.
Разве я уже так шутил? Насчет мокрых занавесочек? То-то вы на меня коситесь. Это цена, которую платит любой комедиант. Бросаешь в партер свои bons mots[19], будто пригоршню bonbons[20], и какой-нибудь баклан из первого ряда непременно запустит в тебя фантиком. Эй, такой вкус мы уже пробовали. Но позвольте: в этом мире количество начинок не безгранично. Неужели вы теперь начнете сетовать, что все когда-либо написанные рассказы – это лишь варианты стандартного набора первоисточников? Хорошо, буду иметь в виду, тем более что сейчас я разрабатываю соответствующий киносценарий. Разрабатываю, естественно, в уме. Должен признаться, отдельные мои художественные задумки последнего десятилетия имеют весьма triste dénouements[21]. Временами меня тянет, как пса к собственной рвоте, назад – к колледжу английского языка и литературы мистера Тима, где можно заработать пару драхм, чтобы поставить на семейный стол долму в виноградных листьях. Подозреваю, что Оливера никогда не отпускали кошмары рабочего дня с девяти до пяти. Который по всей стране расцветает вечнозеленым лавровым деревцем. Неужели дело лишь в том, что я стал наблюдательнее? За годы, минувшие после нашего возвращения в Londinium Vetus[22] из Земли, не Ведающей Брюссельской Капусты, меня все настойчивее преследует мысль о том, что различие между успехом и провалом никогда еще не было столь… мы можем хоть раз избежать этого слова? думаю, нет… очевидным. С одной стороны – глянцевые внедорожники, все эти «чарджеры», «трастеры», «крузеры» и прочие «супертурбобиллибэги». С другой – маломощные скутеры, послушные скромным развозчикам пиццы, у которых при каждом наезде на «лежачего полицейского» безбожно смешиваются от тряски все топинги. А лицемерные владельцы руля с гидроусилителем, сидящие где-то высоко над потоками транспорта, разве щадят этих тихоходов, у которых «„Четыре сезона“ с дополнительным луком» получают от тряски еще и «томат», причем не томатную пасту, а банальный свежий помидор, и «дополнительную пепперони», и «дополнительный горошек»? Кто высоко сидит, того тряска не потрясает, правда? Если лицемерие – это дань уважения, которую порок платит добродетели, то стиль транспортного средства когда-то разрабатывался богатыми для бедных. Теперь не так.
