Затем рыцарь нащупал священный жертвенный кинжал под рясой, тоже способный крушить магическую скверну отродьев Дьявола силою Бога единосущного во имя Отца, Сына и Святого Духа.
Тем временем Филипп Ирнеев с любопытством обревизовал сей образчик одеяния рыцаря-монаха. В каком же веке этакое носили?
Итак, под плотной шерстяной рясой до середины бедра его тело прикрывала облегающая кольчужная рубаха с длинными рукавами.
Сразу и не скажешь, из скольких тысяч мелких стальных колечек ее сплели, сковали. Однако же тяжесть не так уж велика, распределена по корпусу равномерно и удобно.
Под кольчугой надета кожаная туника, нашпигованная медными заклепками и перетянутая шелковым кушаком. Вместо нижнего белья — льняная, похоже, сорочка. Чресла перепоясаны, а пах замотан длинной полосой неприятно грубой материи. На ногах замшевые гетры выше колен и сапоги со шпорами.
Поверх кольчуги кожаный жилет, на нем перевязь с огромадным кинжалом. Слева на поясе необходимая тяжесть бархатного кошеля с дублонами.
Рядом с денежной казной в особом чехле приторочена небольшая тяжелая книга. Обложка из золота ("или она позолочена?"), сверху и снизу накладки слоновой кости. На книге алмазная аббревиатура "P.D.T."
"Это и есть книга силы и знания рыцарей аноптического тайного сообщества Благодати Господней. Последнее и неотразимое оружие воителей, из глубины веков ведущих бесконечную битву против злоумышленной магии и сатанинского колдовства.
Мы видим всех до окончательных подонков дьявольской людской натуры. Нас же не видит никто в нашем истинном духовном облике…"
"Будто?"
В отличие от этой своей средневековой ипостаси, будь то в бреду или наяву, скептический Филипп Ирнеев не верил в действенность мистического исихазма и религиозной экзальтации. Иначе судил дон Фелипе Бланко-Рейес.
В одно мгновение их общая на двоих бесплотная сущность взметнулась над стенами и башнями древнего монастыря. Выше, еще выше.
Отныне они оба видели под собой мириады людских душ в Ла Манче, под крышами и в подземельях, в далеких горах, в долинах, на равнине. Видели и понимали тех, кто страждет, внимали тем, кто наслаждается, или пребывает в безмятежном душевном покое.
Филиппу показалось, словно бы он обрел способность отстраненно лицезреть себя самого, по-прежнему стоящего на коленях в монастырской келье. И в то же время видеть происходящее своими собственными глазами не от третьего, а от первого лица, каким он ни на миг не переставал быть.
