Саша встал, пошел на кухню, взял трубку, ожидая услышать короткие, тревожно-призывные гудки. Но телефон ровно гудел на одной бесконечной, безнадежной ноте. Тихонько вздохнув, Саша аккуратно положил трубку на место. Значит, никто ему не звонил. Если бы кто-нибудь позвонил, то дальше, глядишь, что-нибудь бы и раскрутилось. А самому, первым, никому звонить было совершенно неохота. Вообще-то, если честно, то ему особенно и некуда было звонить. Делать нечего, надо… опять пойти покурить.
Он вышел на свой дворик-коридор, шедший вдоль его дома, прошел по нему и очутился в небольшом закутке, перед сетчатой металлической калиткой, которая выводила почти прямо на улицу — надо только миновать мусорные баки, и ты уже на ней. Облокотившись на калитку, куря, Саша оглядывал все то, что пять минут назад уже видел миллион раз, а сейчас видит в миллион первый. Уже закрывается лавка напротив, где он имел кредит, еще работает пиццерия, с хозяевами которой у него установились сердечные отношения; уже, разумеется, закрыт магазинчик электротоваров. Это если смотреть перед собой и слегка вправо, а если влево, то там сначала автозаправка, а дальше лавки, лавочки, лавчонки. Саша посмотрел вправо, через узенькую улочку — пожалуй, даже не улицу, а сток, — спускающуюся по правую руку от его дома и впадающую в большую, центральную улицу. Там, справа, растет могучий, очень рослый кипарис.
Неприступная твердыня кипариса.
Дом справа, там есть окно на третьем этаже, теперь забранное переборками, оттуда часто доносится советская ругань: ругается пожилая чета, каждый ненавидит другого за свое несчастье. Очень громко порой, можно разобрать целые предложения. И вставить реплику, если охота.
А если посмотреть еще правее, то там кончается его район. И начинается горбатый мост через большое шоссе Аялон, который приводит тебя в другой район, район таханы мерказит, славящийся своей злачностью. Здесь жизнь почти замерла, а там еще орут телевизоры в открытых лавчонках-распивочных — как бы бухточках в течении улицы; орут пьяные румыны, уставляющие и уставляющие белые пластмассовые столы пивными бутылками. И вообще шляется разный народ. Израильтяне, негры, русские, кавказцы. Может быть, лучше оказаться сейчас там? Так сейчас хочется, чтобы хоть что-то происходило вокруг. Тут — ни сидеть, ни лежать. И — ласт бат нот лист — пива не купить. Так что поневоле придется переться на тахану мерказит. Там можно и поболтать с кем-нибудь о чем Бог пошлет.
