А вице тет-а-тет сказал:
Все хорошо в меру. Самое прибыльное — казаться экстремальным, но не быть им.
Вице посмотрел на него с удивлением. Раньше он такого от него не слышал.
Встреча с Большим Политиком прошла вяло. По его вине, он к ней не готовился. Однако к телевизионщикам вышли, не показав виду, что взаимопонимания найдено не было, да, собственно, никто его и не искал. Не говоря уж о каких-то совместных действиях.
Говорил в основном Большой Политик. Сказал, в частности, что напрасно за ним утвердилась репутация этакого недалекого охранителя. Он только против крайностей, а так он всегда уважал… Независимость… Собственная точка зрения… Уважение к мнению оппонента… Эта встреча еще раз показала…
И т. д., и т. п.
Короче, Большому Политику вроде понравилось.
Да уж, думал он, недалеким тебя не назовешь.
Его самого, слава богу, спрашивали мало.
Один раз он ответил:
Мы говорим то, что многие хотели бы, да боятся сказать. И мы говорим правду. Конечно, не всем это нравится. Но, как говорится, громче всех визжит та собака, в которую попали.
И еще раз ответил:
Результатами нашей работы мы вполне довольны. Мы имеем вес в обществе. Даже власть прислушивается к нам.
…Он смотрел на эти микрофоны перед ртом, чувствуя некоторую брезгливость, как будто ему предлагали взять их в рот и обсосать, и думал.
Прислушивается к нам… К нам — то есть ко мне. Что ж, преуспел в жизни. Все ж таки обогатил человечество… Чем? Еще одним примером пророка?
А может, к черту все? Жил бы как хотел. Где хотел. О чем мечтал, то и сбудется. Отдельный дом, охрана. Собаки самых жутких пород, собачьи отморозки. Пусть теперь все их боятся, все, кроме меня. Янычары с кривыми саблями. Возьми-ка меня теперь. И горилл еще понаставлю. Настоящих горилл.
Из ледяной синевы будут вылетать захлебывающиеся бешенством псы, один за другим.
И музыка. И книги. И домашний уют. Шлепанцы — непременно. Более того — семья, домашний очаг. Долгожданный, чаемый и недостижимый домашний очаг, охраняемый четырехногими отморозками, отморозками двуногими, пулями со смещенным центром, колючей проволокой, рвущей мясо, электрическим током, испепеляющим на месте.
Пришлось слегка поцапаться с журналисткой одной либеральной газеты, которая и здесь не упустила случая поговорить о его «фашизме».
Он ответил:
Фашизмом вы называете все, что не умещается в ваш либеральный катехизис для умственно отсталых.
На ее же замечание, что оскорбления — излюбленный стиль его полемики, он удивился:
