Удовлетворяло ли Кулаковского положение, в котором он оказался?
Нелепо и рассуждать об этом.
После чтения книг, после разговоров, приобщающих к высотам мировой культуры, после стремления перечувствовать всё, что волновало души великих русских поэтов, после счастливых попыток проникнуть в самую суть их творчества, после живого общения со сверстниками, после юношеских мечтаний о подвиге гражданина, любящего свое отечество, он ясно чувствовал, как засасывает его сонная якутская глубинка…
«На первых порах я сильно негодовал, видя канцелярские порядки… — как бы подводя итоги первого месяца своей работы в Ботурусской инородной управе, написал А. Е. Кулаковский своему товарищу по училищу В. В. Жуковскому — Судопроизводство у нас оказывается в самом плачевном состоянии, о каком и вообразить трудно… жизнь при управе не слишком-то по нраву мне и хочу как-нибудь отделаться отсюда. Я пока не наметил — какой образ жизни поведу, вероятнее всего позабуду всё вынесенное из училища, оставлю все «мечтания благородные»… буду строчителем в наслегах, буду писать и за и против давшему больший приз, лишь самому мягче, да теплее, да сытее было. Вообще итог должен будет сводиться к тому — как бы потуже набить карманы, как это замечается у весьма и весьма многих «пишущих якутов»…».
Поразительно, как много горечи скрыто в этих размышлениях молодого Кулаковского о судьбе «пишущих якутов». Еще поразительнее бесстрашное, реалистически-жесткое моделирование своей возможной — «вероятнее всего позабуду всё вынесенное из училища, оставлю все «мечтания благородные» — судьбы…
Поводом для письма послужила смерть отца Жуковского, народовольца Василия Федоровича Трощанского, которая произошла в селении Черкёх Ботурусского улуса[34].
Разумеется, сам Кулаковский понимал, что письмо-сообщение товарищу по столь печальному поводу— не лучшее место для исповеди. Но это свидетельствует не о недостатке деликатности у автора, а об отчаянном одиночестве, в котором тот оказался в Чурапче.
Чем-то А. Е. Кулаковский был сейчас похож на описанного покойным Трощанским якута, у которого и жена, и престарелые родители, и скот, и собака, и кошка «живут впроголодь изо дня в день всю жизнь и только изредка насыщаются до отвалу; и можно с уверенностью сказать, что даже мыши в юрте живут голодом, так как поживиться у хозяина нечем».
Помощнику письмоводителя Ботурусской инородной управы Алексею Елисеевичу Кулаковскому не хватало не хлеба, а живого человеческого общения, но общение это было ему еще нужнее, чем хлеб.
