Когда приготовления завершились, Сергей Николаевич, бабушка и Галя отправились в Мариинский театр на дневной спектакль. Сердобольная Никитична, уверенная, что там «только морят детей», пыталась всучить им какую-то провизию.
Миновав парадную лестницу, Галя с родными прошла в артистическую ложу, где заняла отдельное, обитое голубым бархатом кресло. Палочка дирижера умудрилась вмиг собрать разрозненные ручейки нот в мелодичный поток. «Когда я очутилась в театре и услыхала волшебные звуки музыки, а на сцене увидала великолепные красочные декорации и танцующих в разноцветных юбочках девушек, мне показалось, что всё это подобно сказке», — говорила Уланова.
Наступило время выхода феи Сирени в эффектном костюме, украшенном цветочными гроздьями. Ее первые па прошли в сопровождении раздавшегося на весь зал крика: «Смотрите, это моя мама!» — и дочь радостно протянула к ней руки. Галина Сергеевна вспоминала:
«Папа, бабушка, все сидевшие с нами в артистической ложе были смущены и даже, пожалуй, обескуражены такой вольностью, но мне хочется думать, что все они поняли естественность восхищения четырехлетней девочки, внезапно убедившейся в реальности волшебства: да, именно эта красавица, эта сказочная фея Сирени была моей собственной мамой! Было отчего прийти в восторг… Так театр впервые вошел в мое сознание в самом дорогом, самом понятном для меня образе — таком живом и теплом, что до сих пор, думая, например, о «Спящей красавице», я раньше всего вижу свою первую фею Сирени, а уж потом других исполнительниц и свои собственные выступления в этом и других балетах».
Правда, в сознании Гали не укладывалось, как получается, что дома за столом мама сидит такая простая и родненькая, а на сцене совсем другая — «в образе».
С того времени ее стали часто водить в театр, поэтому она видела практически всех знаменитых балерин и танцовщиков дореволюционной поры. В детстве Уланова особенно любила балет «Корсар», а предпочтение отдавала ролям характерного репертуара. И вот однажды снежной зимой 1915 года вернувшиеся из театра родители застали картину: под напев няни «Топор — рукавицы, рукавицы и топор» дочь лихо отплясывала «Русскую».
Поначалу балет Мариинского театра казался Гале сказочным раем. Однако родители посчитали необходимым развеять иллюзии дочери о «неземной» природе хореографического искусства. Уланова вспоминала о своем детском «отрезвлении»:
«Уже очень скоро мне дано было понять, какого огромного труда стоит эта пленившая мое воображение легкость движений на сцене, красота «невесомости» и изящества каждого па, блеск и поэзия танца. Я поняла это еще до того, как побывала в хореографической школе и балетных классах театра, где часами терпеливо и, казалось, бесконечно повторяли одни и те же упражнения, занимались будущие и настоящие артисты балета. Они должны были выучить и отшлифовать сложнейшие движения и до той степени совершенства, чтобы сделать всё это, исполнить любой танец очень легко и просто — «ничего не стоит».
