От «Пионерской» до «Чернышевской» на машине ехать минут двадцать, но я добиралась час, выбрав самый неудачный маршрут и постояв по всех пробках. Тошка в переноске заскучал, начал скулить и ворчать. Я сунула ему печеньку, при этом чуть не впилившись в трамвай. Как некоторые умудряются за рулем смски писать, для меня вообще оставалось загадкой.
Припарковаться вечером на Чайковского — та еще засада. Где-то с пятой попытки удалось втиснуться вкривь и вкось вплотную к зеленому внедорожнику. Или кроссоверу? Я ни черта в этом не понимала, все большие машины для меня были на одну морду. Оставалось только надеяться, что его хозяин более опытный водитель, чем я, и сможет выбраться, если ему надо будет уехать раньше.
Достав Тошку из переноски, я пристегнула поводок к шлейке и вытащила его из машины. Ходить на поводке по улицам он страшно не любил, но нести эту круглую тушу на руках я не собиралась. У него начался сезонный жор, и он стремительно толстел. Утром в клинике я его взвесила — уже двенадцать килограммов! Против весенних семи-восьми. В это время года еноты жрут круглосуточно, все, что способны откусить и прожевать, и готовы за еду продать маму, папу, родину и собственный хвост. К концу осени могут и до двадцати дорасти.
Привлекая всеобщее внимание, мы перешли проспект Чернышевского. Еноты вообще на редкость умильные твари, а Тошка обладал повышенной проникновенностью взгляда и был гениальным актером. Иначе не оказался бы у меня: ветеринаров обычно на такие штучки развести сложно.
Над витриной супермаркета двое рабочих возились с коробкой кондиционера, с которого на асфальт натекла приличных размеров лужа. Один из них неловко повернулся, строительная лестница-этажерка качнулась. Кондиционер вырвался у него из рук и полетел прямо на меня. Каким-то чудом мне удалось увернуться, но при этом я поскользнулась и не удержалась на ногах. И последним, что увидела, падая в лужу, был оголенный электрический провод. Боли не почувствовала, только сильный толчок — и темнота…
Потом темнота стала почти прозрачной, похожей на серое питерское утро. Я открыла глаза и обнаружила себя в большом зале на неудобной узкой кровати. Лежала я на ней голая, прикрытая простыней. К попискивающему монитору тянулись тонкие провода от прикрепленных к телу датчиков. Остро пахло дезинфекцией — до щекотки в носу. Ничего не болело, но голова была тяжелой, перед глазами все плыло.
Подошла медсестра в голубой пижамке и сказала, что меня ударило током, и я уже вторые сутки нахожусь в реанимации Мариинской больницы. До этого момента болталась между предкоматозным состоянием и комой, но, поскольку очнулась и показатели приходят в норму, скоро переведут в палату.
