А остальные книжки в той комнате – там вообще можно ходить только зажмурившись, такая Красота. Хотя всякое между прочим бывает. Вот я не так давно в одном магазине вытащил наугад одну такую книжку, а там хоть на обложке был нарисованный робокоп, внутри оказалась кибериада писателя Лема. Очень хорошая книжка, я её в ванне читал потом.
А вообще, когда вокруг очень много книг, они меня угнетают. Вот однажды в москве зашёл я в каких-то пирогах в книжную лавку, а там! – до потолка, и каждой книги по одной штуке. Тысяча или, может быть, сто тысяч штук, не помню, я выпивши был. И ведь если взять любую наугад и внимательно её прочитать, то наверняка ведь там что-нибудь да есть интересное. Только очень уж сильно их дохуя.
Теперь можно и про Мошкова
(окончание)
И пока, значит, я печалился по поводу никому не нужных книжек, Мошков с супругой практически насильно усадили меня в свою машину и отвезли ночевать к себе домой, чтобы не арестовала меня злая московская милиция. И напоили они меня чаем с вареньем, и я утешился, и не пошёл даже на станцию за коньяком и вообще больше никогда с тех пор не думал про современную литературу.
Про Шукшина
(Пирогову посвящается)
Тётушка моя, Татьяна Ивановна, относилась к немногочисленной сельской интеллигенции – она преподавала математику в единственной деревенской школе. Муж её, Анатолий, без объяснений повесился в шестьдесят шестом году, так что хозяйство она держала самое минимальное: огород с картошкой, огурешник, кур да порося.
Тётя Таня выписывала множество газет и журналов: математический журнал «Квант», «Огонёк», разумеется, а также толстые литературные журналы – «Новый мир», «Наш современник», «Звезда», «Роман-газета» и ещё что-то. Кроме того, Татьяна Ивановна была единственным посетителем деревенского книжного магазина, в котором, впрочем, продавалась почему-то исключительно поэзия – видимо, некто в областных планирующих органах считал, что именно поэзия особо необходима для деревенской жизни. В частности, кстати, там можно было купить такой чрезвычайно дефицитный в те времена продукт, как двухтомник поэта Евгения Евтушенко. Татьяна Ивановна была, однако, совершенно равнодушна к поэзии, но зато была большой поклонницей писателей Владимира Солоухина, Виля Липатова и Василия Шукшина.
Вечерами, после того как баба Дуня приносила двухлитровую банку тёплого молока и когда на завалинке сидеть становилось уже невозможно из-за комаров, мы все шли в избу (ударение на первом слоге) и там тётя Таня читала вслух какой-нибудь рассказ. Запомнились рассказы про Алёшу Бесконвойного, про то, как плясал поп и, прости Господи, про то, как Владимир Солоухин собирал в лесу не то солёные рыжики, не то иконы. Потом прочитанный рассказ обсуждался. Ну в смысле как обсуждался – обсуждался исключительно с моей матушкой, которая единственная из всей семьи стала городская и, более того, состояла в Коммунистической Партии. У бабы же Дуни вообще никогда не было никакого мнения ни по какому поводу, она всегда была всем совершенно довольная и ей всё вообще нравилось, а у меня мнений было очень дохуя, я к тому моменту прочитал все девятнадцать томов Диккенса, но эти мнения тогда ещё никого не интересовали, что меня чрезвычайно раздражало. Так что я тихо сидел в углу, натирал корку хлеба чесноком и ел его с тёплым молоком.
