Поднялся по отбитым ступеням, куда вывел тоннель и, приподняв над головой створку двери, выглянул через тонкую прорезь: неподалеку обломки антенны, умертвившие собой беса и ор крикунов, гулявший между ними.
Приоткрыв двери, устланные толстым слоем пепла, выполз наружу. Короткими перебежками вернулся к осыпавшемуся железному цветку, быстро отыскал ранец и собрал в него все, что смог отыскать. Попался даже отстреленный рог, а от самого беса остался скелет, пронизанный множеством спиц каркаса антенны, смола обратилась в золу и осыпалась под молочными костями, резонировавшими на угольно-черном полотне. Смола забрала все до последней капли - мочи не набрать. Посмотрел в стороны, помогая себе понять, какой Дом ближе. Догма - далеко. Надо бы сообщить в Чернь как-нибудь, подумал искатель, разобрать завал, забрать останки. Бесья кость - ценная добыча, - прочная, сгодится на укрепления. Развернув куртку, переложил собранные кости когтей в ранец, собрался и направился в ночь, разрываясь между желанием быстрее покинуть Пепелище и узнать больше о слизи.
Тусклое солнце увяло в бездне тлеющей пустоши, и наступил мрак.
Свет луны редко пробивался сквозь железный занавес туч. Цой шел, безмолвно моля о тишине, а она, будто посмеивалась над ним ором крикунов, не желавших умолкать. Орущие без устали чудища окрикивали визгом каждый его шаг. Гомон доносился со всех сторон, атакуя забитые самодельными затычками уши искателя. Знали бы, твари, как громко вопят, наверное, тогда бы заткнулись. Голова гудела, лопнуть готова, а им-то - что? Глухие постоянно, слепые днем, а в ночи крик вырисовывал им окружающий мир, помогал выживать, охотиться, убивать.
Он не слышал раскатов грома, уловил лишь зарницы, вспыхивавшие и пытавшиеся вспороть гроздья туч. Безвольно, почти незаметно им улыбнулся.
Воровато огляделся: йухи раскидали всюду мусор, и Цой собрал все, имевшее чашеподобную форму, способную накапливать воду. Разложил аккуратно, сам разделся и ждал.
Дождь накрапывал сильнее - первые капли, коснувшиеся тела, вызывали приятную дрожь. Каких-то несколько минут и уже нещадно лупцевали кожу, наделяя свежестью и прохладой. Быстро наполняя, тарабанили по чашам, отбивая забористую мелодию, финалом которой служило бульканье воды, переливавшейся через край. Залечив бурдюк, Цой пополнял свои запасы - еще и еще, а дождь не переставал, только усиливался, превращаясь в ливень.
Одевшись, искатель продолжал путь, чавкая обувкой в мешанине из грязи и пепла. Прошел час. Другой. Тело, размятое тяжелыми каплями, приятно побаливало. Искатель брел, не зная усталости, а стихия не думала утихать. Так обрадовался шуму дождя, его бодрящей организм влаге, что позабыл, чем чреваты затяжные ливни подобной силы, но инстинкты взяли свое: стоило глянуть на Обелиск, рябивший в бесчисленных каплях дождя и озаряемый сине-белыми вспышками. Вокруг него сгущался воздух, делался объемнее, принимая мертвецки белый оттенок - говорили, таким когда-то был снег, - от черного изваяния всему человеческому расползалась зима.
