Тут проживало несколько человек немецких ремесленников, между прочим — пензенский портной, баденец, оказавший много дружеских услуг своим соотечественникам. Те по возвращении сообщили о нем великому герцогу, и он по-княжески его наградил.
Город вытянулся в длину; все улицы, кроме главной, немощеные, как в большинстве русских городов, и после дождя положительно непроходимы. Однако, во всех более значительных городах передвижение облегчается, благодаря извозчичьим дрожкам, везущим вас куда угодно за ничтожную плату. Есть здесь также рестораны и бильярды, но очень плохие.
По истечении 18 дней, довольно приятно прожитых нами в Пензе во время ярмарки, все пленные были вытребованы в полицию. Те, кто не получили разрешения губернатора, князя Голицына, остаться здесь, были распределены по уездным городам и отправлены на следующий день в Краснослободск, Городище и Саранск.
Мы, оставшиеся от нашего первоначального транспорта, попали в Саранск и, совершив путешествие туда в три дня, 18-го вечером, еще засветло, прибыли в этот город. Здесь всем нам были отведены хорошие квартиры, и жители оказались очень радушными и приветливыми.
Полицмейстер Иван Яковлевич Этсукот был прекрасный человек; он уже раньше получил извещение о нашем прибытии и заранее распорядился, чтобы нам были отведены удобные квартиры. Его приказание было исполнено полицией в точности. На следующий день мы, все офицеры, хотели поблагодарить полицмейстера, но он уже уехал. Старый француз, гувернер детей его, принял нас очень любезно и обещал известить нас о приезде полицмейстера. Через несколько дней мы получили приказ явиться к нему, к 10 часам утра. Мы оделись как можно лучше и пошли. Он принял нас очень предупредительно, выразил сожаление, что мы не застали его дома, когда являлись представиться, и потом пригласил всех обедать.
До обеда мы выпили еще по несколько чашек чая и выкурили по трубке турецкого табаку, при чем наш хозяин имел любезность предложить лично каждому набитую трубку. В двенадцать часов слуга подал хорошую наливку, что принято у русских для возбуждения аппетита; потом сели за стол. Полицмейстер, говоривший только по-русски, сидел на верхнем конце рядом с французом, жена его с детьми — на нижнем, а мы, офицеры, по обеим сторонам стола. Обед был прекрасный и пили только вино. За десертом слуга подал полицмейстеру бокал шампанского, он встал, выпил за наше здоровье, а потом каждому поочередно наливали в тот же бокал, и все мы пили за здоровье полицмейстера и его жены. После обеда мы перешли в другую комнату, где уже был приготовлен кофе, выкурили там еще по трубке, выпили по несколько чашек кофе, побеседовали еще несколько времени, потом простились, и полицмейстер взял с нас обещание часто навещать его и обедать у него.
