Вечером я принёс в кладовку стул, взял на руки кота и, набравшись терпения, уселся в темноте. Васька, устроившись у меня на коленях, потихоньку мурлыкал, а потом свернулся калачиком и заснул. «Ладно, — думаю, — пусть пока спит, а будет нужно — разбужу!» Прошло минут сорок в неподвижном и тихом ожидании. С улицы не доносилось почти никаких звуков, только изредка, едва слышно, в порту перекликались судовые сирены. Под половицами возились крысы, но в самой кладовке всё было спокойно. Васька пригрел своим телом мои ноги, я задумался, привалился спиной к стене и чуть было сам не заснул.
Вдруг на полке звякнула тарелка, на которую ещё днём было положено несколько сухих хлебных корок. Я насторожился и ткнул кота пальцем в бок. Васька сонно муркнул и зашевелился. Снова раздался лёгкий шум на полке, а затем опять всё утихло. Но Васька уже не спал, — он сел на подобранные лапы, и мои руки чувствовали, как напряглись все его мускулы. Вот в тишине отчётливо раздалось частое хрупанье — крыса принялась за хлебную корку. По полу, слегка коснувшись моих неподвижных ног, шмыгнула вторая крыса. Она вскарабкалась по дверному косяку на полку и пробежала по ней осторожными лёгкими скачками. В темноте я ничего почти не видел, но догадывался по звукам обо всём. Крысы были у тарелки и грызли корки.
Васька спрыгнул с моих колен и как будто растворился в темноте, не выдав себя ни единым шорохом. Я с интересом ждал, что будет дальше.
Время шло. Крысы орудовали на полках — их там было, по-видимому, уже несколько штук, а кота и не слышно. Я начал досадовать: чего же он до сих пор церемонится? Или не умеет ещё охотиться в темноте? Меня подмывало вынуть из кармана электрический фонарик и осветить кладовку. Но тут послышалась короткая бурная возня, а вслед за ней отчаянный, пронзительный визг крысы.
Я включил фонарик. Васька сидел на полке и держал зубами за голову пребольшущую крысу. Крыса судорожно билась, кот прижимал её лапами к полке и рычал хрипло, грозно. В свете фонаря Васькины глаза сверкали жестокими огоньками. «Ай да Васёна, — подумал я, — молодец, какого матерого пасюка сцапал!»
На следующий вечер Васька сам попросился в кладовку, пробыл в ней всю ночь, а утром мы увидели на полу четырёх мёртвых крыс, уложенных рядком. Одна была съедена наполовину, у остальных только раздавлены головы. С тех пор и началась Васькина война с крысами. Он вёл эту войну всю свою жизнь, ловил вредных грызунов где только было возможно и истребил их великое множество.
