На безымянный палец правой руки перстень скользнул, как живой, заставив меня удивленно хмыкнуть. Признаться, я был уверен, что он будет болтаться на костяшке, как клоунское кольцо на деревянной палочке. Но нет. Кольцо оказалось точно по размеру, да еще и засветилось с чего-то, будто подключенная к розетке лампочка.
Признаться, столь странная реакция вызвала во мне вполне обоснованные подозрения. Внезапно проступившие внутри металла черно-золотые ниточки эти подозрения укрепили. А когда внезапно засветилась и вода в фонтане, до меня дошло, что происходит нечто неординарное. Но, прежде чем я успел содрать опасную находку, меня словно молотом ударило по голове, а затем и бросило на колени, заставив скорчиться на полу и сдавленно захрипеть.
Я чувствовал себя так, словно тону в бесконечно глубоком омуте и отчаянно захлебываюсь в черной воде, которая сдавила со всех сторон, словно обручем. Меня мгновенно прошиб пот. Воздуха не хватало. Я буквально задыхался в бешеном водовороте эмоций, откуда-то зная, что они не мои.
Удивление. Раздражение. Злость…
Абсолютно точное понимание, что все это так некстати…
Снова раздражение.
Осознание.
Смирение.
И, наконец, неуверенное движение навстречу, как если бы тот… другой… внезапно опомнился, а затем со вздохом протянул руку. Предлагая помощь. Защиту. И поддержку.
Хорошо, что в этот момент я успел нащупать впившийся в кожу перстень и с руганью содрал его с себя, едва не сломав палец. Наваждение тут же схлынуло, но сесть все равно удалось с трудом. Меня трясло, рубаха была насквозь мокрой. Фонтан продолжал светиться, как ненормальный, вода в нем бурлила, яростно плескалась, словно внезапно закипевшее озеро. На полу уже растеклась огромная лужа, а затем… все закончилось так же внезапно, как и началось.
Почти сразу после этого где-то неподалеку скрипнула дверь, и в храм ворвалось сразу трое жрецов в традиционно белых одеяниях. Выглядели они до крайности встревоженными. Один и вовсе был всклокочен, будто его в экстренном порядке вытащили из постели. Подбежав к фонтану, все трое одновременно сунулись внутрь, пошуровали там лапками, а затем принялись теребить единственного свидетеля. Но у меня в это время в башке царила такая каша, в висках грохотали молоты, затылок ломило, а в теле поселилась такая безумная слабость, что я даже языком ворочать не мог. Не говоря уж о том, чтобы объясняться с рассерженными жрецами.
Наконец, сквозь грохот в ушах я сумел расслышать яростное:
