И вот, в тот самый момент, когда я бесшумно шагнул вперед, матерый бандит скользнул вниз по толстой веревке, зажав в зубах нож и держа в каждой руке по пистолету. Первым выстрелом я сбил с него шляпу, чтобы ослепить его, а затем прострелил обе руки. С помощью Эймоса я заковал его в наручники, а потом запер его и остальных бандитов (которые не были убиты, а только ранены, чтобы их потом можно было судить и приговорить к смерти) в тюрьме (тот же амбар), из которой, как мы оба хорошо знали, они уже завтра попытаются бежать. Только после этого мы с шерифом позволили себе отправиться в салун, чтобы освежиться стаканчиком чая со льдом.
Ни я, ни Эймос никогда не страдали от недостатка воображения. Мы могли застрелить одного и того же негодяя десять раз подряд, но он всегда возвращался – еще более мерзкий и негодяйский, что, впрочем, нас устраивало. Подайте нам побольше преступников, говорили мы, пистонов на всех хватит! Борьба добра со злом, справедливости против несправедливости поднимала нас с постелей в безбожную рань, а перспектива схватиться с очередной бандой заставляла исполнять обязанности по дому с невероятной быстротой, после чего мы мчались в прерии, чтобы преследовать конокрадов, спасать попавших в беду прекрасных белокурых дев и предупреждать кучеров дилижансов о том, что восставшие индейцы опять сожгли мост через реку.
Если и была в мире вещь, о которой мы могли грезить часами, это был, конечно, магазинный «винчестер» 69-й модели под патроны двадцать второго калибра. Попади он нам в руки, и ни одна белка, ни один енот или армадил не могли бы чувствовать себя в Диггере в безопасности. Я вырезал рекламу этой винтовки из охотничьего журнала и повесил у себя над кроватью. То же самое сделал и Эймос. Увы, «винчестер» стоил 129 долларов, а это означало, что мне придется вкалывать как минимум два лета, прежде чем я сумею скопить нужную сумму.
Эймос и я как раз поднимались по ступенькам салуна, когда дверь отворилась, и навстречу нам вышел Папа. Не успел он и рта раскрыть, как я уже выхватил оба револьвера и открыл огонь. Лишь несколько мгновений спустя я сообразил, что, опьяненный только что одержанной победой над бандой, я нарушил Правило Номер Один: никогда, никогда не направлять оружие, даже игрушечное, на человека. Воображать можно все что угодно, но целиться в реальных людей – нет.
Пока я размышлял о том, какую же глупость я совершил, Папа сунул руки за перед комбинезона, прищурил один глаз, пожевал губу и кивком пригласил нас обоих внутрь. При мысли о том, что́ меня ожидает, я едва не выронил свои револьверы – кажется, у меня даже начали заранее болеть ягодицы, но Папа всего лишь показал нам на кухонный стол и зна́ком велел сесть. Мы сняли пояса с кобурами (Правило Номер Два – никакого оружия за столом!) и послушно сели. Сказать, что на душе у меня было неспокойно, значило ничего не сказать. В лучшем случае, рассуждал я, Папа на несколько недель заберет у меня револьверы, даст кучу дополнительной работы по дому и прогуляется по моему заду ремнем. Ну а в худшем… Впрочем, об этом я даже думать боялся.
