Я растерянно захлопала ресницами.
– Ты… Ты был гадким, отвратительным и… мерзким.
Его брови поднялись.
– Говорят, я и сейчас такой.
– Согласна. – Я нахмурилась. – Короче, если у тебя хобби такое – кормить замарашек с автомойки дешевой туфтой, то тут ты мимо, приятель.
– Хороший дорогой ресторан исправит положение?
– Да я не об этом!
– А хобби у меня нет. Если не считать пьяные гулянки, тачки и мотокросс.
Если честно, этот парень хорошо смотрелся за рулем машины. Мне стало интересно, как он выглядит за рулем байка.
– А как же гитара? – спросила я.
– Какой, на хрен, из меня гитарист? Ты серьезно, Колбаса? – Левицкий расхохотался. – Эти сопляки меня терпели только потому, что у меня были авторитет, крутая гитара – очередная прихоть, новый комбик и деньги отца, способного по первому же капризу достать любой инструмент, какой только надо. Я невпопад дергал струны. Играл, как глухой лось на гуслях: почти никогда не попадал в такт.
– Правда? – Мне не удалось сдержать улыбки.
– Конечно! – Тимофей слегка покраснел, поймав мой взгляд, и тут же принял более уверенную, расслабленную позу, положив одну руку на руль. – Тупоголовый дебил Боря вечно хвалил меня и заискивал. Пытался угодить. А вот твой пианист… он молча злился. Упрямый пацан был. – Левицкий повернулся так, чтобы увидеть мою реакцию. И не ошибся: от упоминания Ярика мою земную оболочку смыло, словно песочный замок океанской волной. – Меня это ужасно забавляло. Он так психовал, когда пытался что-то мне объяснять, а я прикидывался дурачком – и он терпел. А мне еще сильнее хотелось вывести его из себя.
– Вот твое хобби, – усмехнулась я, – выводить людей из себя. Ты от этого балдеешь.
– Ну… – Тимофей поиграл бровями, – возможно.
– У тебя нет ни тормозов, ни фильтров. Ты грубиян.
– Просто я всегда говорю правду. – Он помолчал. – Это как с твоей толстой задницей: ты либо отращиваешь острые зубки, либо худеешь, если тебя не устраивает твой вес. Хотя тебе и так хорошо, но…
– Что?! – не выдержала я, когда он замялся.
– Видно ведь, что тебе некомфортно. Совсем как твоему мальчику-зайчику. Тебе было не по хрен, как ты выглядишь, а ему не по хрен, что скажут другие на этот счет.
– Он просто трус! – выпалила я.
– Да, – совершенно спокойно отозвался Левицкий. – Этот трус так распереживался, когда ты убежала, что метнулся и раскидал нас всех, как щенков. – Он потер щеку, словно до сих пор мог ощущать на ней жар от удара. – А потом бросился прочь. Пожалуй, это лучшее воспоминание о моей школьной жизни. Какая драма!
