Парень кивнул, обреченно и покорно. У меня чуть слезы на глаза не навернулись от обиды. Но стоило бабушке отвернуться, как Ярик посмотрел на меня и хитро подмигнул мне. И тогда я поняла, что все будет хорошо.
Бабуля захлопнула дверь, продолжая ворчать. Слышно было, как отворяется дверь квартиры Ярика, как ругают его родители на лестничной клетке. А потом все затихло.
– Больше никаких Яриков! Никаких гулянок! Лучше бы уроки учила! – кудахтала бабушка, наливая мне чай. – Рано тебе еще с парнями вечерами шастать!
А я с мечтательным видом смотрела в окно на изогнутые шеи уличных фонарей, льющих свет на тротуар. «Наверное, Ярик тоже смотрит в этот момент на них». И улыбалась.
– Чего улыбаешься? Знаю я – видела уже эту улыбку. У матери твоей. Тоже вечно придет, глаза стеклянные, что говори с ней, что не говори – как невменяемая. – Бабуля села рядом, взяла мою руку и принялась лихорадочно ее гладить, словно боялась, что отпустит – и я убегу. – Ох, доченька, рано тебе еще. Рано. С этих мальчишек все беды и начинаются. Послушай-ка ты меня. Я тебе добра желаю.
А я слушала только свое сердце.
Оно стучало быстро и торопливо, неслось невообразимым галопом и шумело обещанием в висках: еще будет много возможностей. Много. Последний звонок, выпускной из девятого, репетиции, концерты, короткие встречи, длинные свидания. Все еще будет! И он обязательно меня поцелует. Вот увидите.
Подвальное помещение было сырым и темным. Низкие потолки, трубы над головой, железные вентили. За соседней дверью еще с советских времен хранились лыжи и крепления, дальше по коридору кучей были навалены лопаты, вилы, грабли, тачки. Запах стоял соответствующий – прелый, влажный и затхлый.
Охранник, который вручал парням ключи от подвальной каморки, каждый раз напоминал, что дышать здешней плесенью вредно для здоровья, но они только смеялись в ответ. И я с ними. Какая разница, что пыльно, грязно и сыро? У ребят теперь имелась своя комната! И пусть освещалась она всего лишь тусклой лампочкой, висящей под потолком, и сидеть можно было разве что на ободранном ветхом диване – отсутствие уюта никого не смущало.
Ярик сам позвал меня на первую «репу» – так они называли свои репетиции. Пару дней мы не виделись, а потом он подошел ко мне в школе на большой перемене.
– Ну как ты?
– Все норм. – Казалось, от его присутствия у меня язык приклеился к небу.
– Наказала тебя бабушка? – Яркая улыбка захватила все его лицо.
– Не-е-ет, – отмахнулась я. Соврала, и щеки немедленно покраснели.
