Бехайм именно это и хотел услышать, но не успокоился, желая слышать из ее уст еще и еще больше, и потому продолжал допытываться:
— Значит, ты увидела меня рядом с Манчино. И как же я тебе показался?
— Ну, я посмотрела на вас, — сообщила Никкола, — хорошенько посмотрела, и в общем не нашла ничего такого, что бы мне могло не понравиться.
— Понятно, не горбатый, не расслабленный, не косоглазый, — заметил Бехайм и провел ладонью по щеке и бородке.
— И я сказала себе: знаешь, Никкола, в любви женщина иной раз должна сделать первый шаг, — продолжала девушка. — Хотя надо ли мне было так поступать…
— Не сомневайся в этом! — воскликнул Бехайм. — Ты поступила совершенно правильно. Знаешь ведь, я чуть с ума не сошел от любви к тебе.
— Вы говорили, — кивнула Никкола. — Наверно, вы и правда любите меня, но так, как богатый и знатный господин любит бедную девушку, — умеренно. Она смотрела на озерцо и на прибрежные деревья, словно бы зябко дрожавшие под дождем, и толика разлитой в природе печали закралась ей в душу. — Да и безрассудно было бы надеяться на большее.
— Я не знатный господин, — поправил ее Бехайм. — Я коммерсант, торгую разными разностями, так и перебиваюсь. Продал здесь, в Милане, пару коней и живу теперь на выручку от этой сделки. Пока хватает. А еще надо мне, — при мысли о Боччетте он помрачнел лицом, — получить кой с кого должок.
— Слава Богу! — сказала девушка. — Я-то думала, вы вельможа, из знатной семьи. Этак мне милее. Ведь нехорошо, когда в любви один ест пироги, а другой — пшенную кашу, да и той у него в обрез.
— Ты о чем? — спросил Бехайм, который, задумавшись о Боччетте, слушал вполуха. — Коли я не из знатного дома, ты сразу называешь меня пшенной кашей?!
— Это я — пшенная каша, а вы — пирог, — объяснила Никкола.
— Ты? Каша? Что ты городишь? — заволновался Бехайм и бросил думать о Боччетте. — Каша! Тебе просто хочется лишний раз услышать, что в Милане ты самая красивая, а для меня самая любимая, другой такой, как ты, я нигде не сыщу.
Никкола зарделась от удовольствия.
— Значит, вы меня любите? Благоволите ко мне?
— Как ты это устроила? — спросил Бехайм. — Не бросила, часом, мне в вино или в суп травку «иди-за-мной»? Когда я не с тобою, я и думать ни о чем другом не могу. В жизни так не влюблялся.
— Это хорошо, — сказала Никкола, — и очень меня радует.
— А ты? — спросил Бехайм. — Как обстоит с тобой? Ты любишь меня?
— Да, — ответила Никкола. — Очень.
— Скажи еще раз.
