Ладно! Пусть на себя и пеняет, сама виновата, что не получила обратно своего платочка, досадливо и разочарованно думал он. Из лучшего «боккаччино» и почти новенький, просто так не бросишь. Что ж это она вдруг заспешила? Хоть разок-то могла бы обернуться! Господи Иисусе, какие глаза, какое личико! Ах, тысяча чертей, надо было мне идти пошустрее!
Пока он этак вот корил и ругал то себя, то девушку и сокрушался, что по своей ли, по ее ли вине потерял ее из виду, ему пришло на ум, что, коли уж она исчезла, можно в крайнем случае рассмотреть поближе ее диковинного поклонника там, на рынке, а глядишь, и свести с ним знакомство. Вдруг удастся кое-что выведать о ней, сказал он себе, что она за человек, какова характером и привычками, где живет, откуда ведет происхождение, с кем в родстве, где ее можно повстречать и порядочная ли она девушка или из тех, что отличаются легким поведением, ведь, что ни говори, всегда лучше знать, в какой воде удишь рыбку.
Певец на рынке между тем допел свою песню и слез с капустного бочонка. И Иоахим Бехайм, направляясь к нему, с удивлением обнаружил, что этот человек, который вел себя как влюбленный юнец и изрядно повеселил ослятников своим пением, был уже весьма немолод, лет пятидесяти с лишком. Причем Бехайму показалось, что этот мужчина, выглядевший отнюдь не как любовник, а скорее как живые мощи, когда-то уже встречался на его пути, давным-давно и в другой стране — может быть, во Франции? В Труа? Или во Фландрии? В Бургундии? Нет, где это случилось и при каких обстоятельствах, он вспомнить не мог, все тонуло в туманных, словно греза, далях времени, однако чем дольше он размышлял, тем тверже становилась уверенность, что он не впервые видит это лицо, на котором годы, треволнения, страсти, а равно печали и обманутые надежды запечатлели свой глубокий след.
Певец, видно, смекнул, что Иоахим Бехайм направляется к нему с намерением завести разговор. Недовольно подняв брови, он с холодным и неприязненным видом устремил взор куда-то поверх головы немца. Ишь, какой спесивый, будто на виселицу идет, подумал Иоахим Бехайм и тотчас уяснил себе всю нелепость подобного сравнения — ведь приговоренные идут к виселице отнюдь не спесиво. Понуро, безнадежно, сокрушенно или хоть безучастно, смирившись перед судьбой. Спесивая мина этого человека наводила на мысль, что вопрос о девушке он воспримет как оскорбление и что он вообще не расположен кому-либо отвечать. Не ровен час, только и ждет оказии затеять ссору, а по всему видать, кинжал у него мигом из ножон выскакивает.
