– Опять ты? – Что-то не похоже на радость от встречи со своим спасителем. Ладно, к черту реверансы.
– Значит, балерина? – улыбаюсь. – Пике арабеск… Ну ты даешь!
– Так что ты там говорил насчет побега?
– Воу-воу! Не хочешь для начала выяснить, что ты тут делаешь?
– Никаких загадок. – Она вздыхает. – Фомин сказал, это подавленное чувство вины за аварию родителей. Типа я снова переживаю ДТП, потому что в тот день поссорилась с отцом. Вижу, как погибает мужчина, и не могу его спасти.
– Больше он ничего не сказал? – Меня передергивает от одного упоминания этого старого олуха.
– Ну почему? – Она с горькой усмешкой провожает взглядом мужика. – Сказал. Что если я приму ситуацию, то это перестанет меня мучить. По крайней мере, так он говорил сначала. Видимо, фиговый из него толкователь.
– А вот это уже ближе к правде.
– В мозгоправы заделался? – Да в ней гонору больше, чем в уличной гопоте. Или это я наступил на больную мозоль…
– В твоих мозгах нечего править. – Не могу удержаться, касаюсь ее лба. Холодный такой, чуть влажный.
Она отстраняется, сжимает зубки. Я ее бешу и понятия не имею, почему меня так это прикалывает.
– Это реальность. Просто из будущего.
– Очень смешно!
Опять не верит! Вот тяжело с людьми, которые сами себя окружают частоколом всевозможных границ. Бывает, не бывает… Какая разница, если оно с тобой происходит? Зачем тратить время на тупые объяснения? Как с первоклассницей. Это буква «а», это буква «бэ», а если ты лизнешь столб в мороз, то язык примерзнет… Невыносимо.
– Я был в магазине. – Сую руки в карманы, чтобы она не видела, как сжимаются кулаки.
– Но как ты туда вошел? Я столько раз пыталась, и…
– В телефоне у продавца двадцатое февраля, восемнадцать восемнадцать, – упрямо перебиваю я, пока мужика не сбили и она не проснулась. – Потом приперся наш дэтэпэшник, значит, сейчас около половины седьмого.
– Сегодня разве не двадцатое?
– Ты слишком долго провалялась в палате. У нас девятнадцатое. У этого мужика – двадцатое.
– А год? Его ты, случайно, не разглядел?
– Этот год… – Теряю терпение. – Твой сон – это то, что произойдет завтра. Уйдешь из больницы, придешь сюда – и проверишь сама. Ясно?
Скрежет тормозов, удар, звон стекла врываются в разговор, искрящиеся брызги осколков разлетаются за спиной Лии как распростертые крылья. Все замедляется, время густеет. Ее веки дрожат, опускаются.
– Эй! – Хватаю ее за плечи, трясу, чтобы не дать ей проснуться. – Я сегодня приду за тобой! Куда закинуть шмотки?
