Человек, высунувшись по пояс из иллюминатора, неистово махал дымящимся факелом и что-то по-звериному орал, указывая во внутрь корабля. Из криков Чарли понял, что на полузатопленном судне находятся еще две женщины и ребенок. «Только эти русские могут перевозить на транспорте женщин и детей» — подумал он с досадой, предчувствуя, что неприятности только начинаются.
— Не забудьте прихватить с собой «кольты» — крикнул он из рубки своим морякам, спускающимся по шторм — трапу на резиновую лодку с мощным подвесным мотором «Ямаха», который, взревев всем своим «стадом» из трехсот «лошадей», помчал команду американского сторожевика к, терпящему бедствие, судну.
Чарли взял трубку судового телефона и набрал номер лазарета.
— Мистер, Габриель, как там наш, русский «утопленник», очухался, как только сможет говорить, сообщите мне, я пока занимаюсь спасением оставшихся в живых членов экипажа и пассажиров с «Ангары», затем сделаем им очную ставку, что-то уж все очень подозрительно с этим нападением террористов…
* * *
— Бабоньки, поднимайтесь быстрее ко мне, кажется, американец нас заметил, — Лютый скрутил две крепкие, льняные простыни, связал их одним прямым морским узлом и кинул конец вниз. — Обвяжите девочку, я ее подниму и предам на катер первой.
Анна соорудила из простыней, что-то наподобие петли, куда Валентина подложила дощечку-обломок от дверцы рундука. Получилось удобное сиденье, на которое женщины осторожно втиснули Любашу. Девочка начала раскачиваться и смеяться, затем смех внезапно сменился на истерический плач.
— Успокойся, доченька, — причитала Анна, — сейчас дяденька военный поднимет тебя наверх, и ты будешь в безопасности.
Лютый осторожно поднял девочку и дал ей возможность выглянуть в окно.
— Там лодка, закричала Любаша, она едет к нам, они спасут меня и маму.
— Всех спасут, кроха, еще бы отца твоего подобрали, совсем бы классно было, — Виктор помахал матросам рукой и поразился с каким удивлением, словно снежного человека, те его рассматривают. — «Неужели я такой ужасный?» — он мимоходом взглянул на свое мутное отражение в стекле иллюминатора и отшатнулся. Долгие годы невыносимой лагерной жизни и последние дни перед кораблекрушением наложили на его лицо особую тень, особые резкие и глубокие морщины, что дополнялось иссиня-черной щетиной и такими же черными, горящими глазами, отражающими все его переживания и страдания.
— Кто нибудь еще есть на борту кроме вас, — спросил на английском один из моряков с золочеными пагонами офицера.
