Секретарь исполкома принес председателю на подпись проект специального постановления, обязывающего строго-настрого всех обитателей города "держать на привязи собак и коз, не выпускать на улицы кошек, кур и прочую живность, дабы не создавала она беспорядка". Но председатель, прочитав замысловатый текст, только головой покачал, сострадательно про себя подумав: "Эх, Нил Стратович, оно и видно, что тебе шестьдесят пятый. На пенсию пора". И осталась, к неудовольствию старика, незамеченной его личная инициатива, после чего он удалился из кабинета с демонстративным вздохом.
Когда подготовка к приезду высокого гостя достигла своего апогея, зашевелились в Верхневолжске и "тени прошлого". "Тенями прошлого" председатель исполкома Павел Ильич Романов, офицер Балтийского флота в запасе, называл аленький штат единственной действующей здесь церкви, состоящей из священника -- старого, одинокого отца Григория, -- не менее дряхлого дьячка, пономаря и псаломщика в одном лице -- Антипа, да еще такой же пожилой одноглазой дьячихи. Они вдруг ударили в колокола, не заглянув, как говорится, в святцы, -- ударили неведомо по какой причине: святого праздника в этот день не было, а скликать к вечере весьма редких прихожан было еще слишком рано.
-- Нил Стратович, -- попросил огорченный председатель своего секретаря, -- узнайте, пожалуйста, по какому это поводу оживились тени.
-- Я постараюсь, -- согласился секретарь.
Он ушел, а Павел Ильич Романов впал в мрачное беспокойство. Он прекрасно знал, что от отца Григория можно было ожидать любой сумасбродной выходки. Меньше всего отличался этот служитель культа раболепием перед именем господним, покорностью и набожностью. Странный это был человек. В сорок первом году он служил в небольшом приходе на Смоленщине. Похоронив в сорок восемь лет попадью, жил одиноко в ветхом домике с сыном Егором, которого любил больше всего на свете. В сорок первом Егору исполнилось четырнадцать, он окончил в городе семилетку, мечтал о техникуме и не очень твердо обещал погостить летом у отца. Но когда грянула война, мальчик все-таки завернул в родное село да там и остался, потому что начались дни оккупации. Отец и сын в(ходили у себя в подполье четырех раненых командиров, а потом вместе ушли в партизанский отряд, по смоленским и брянским лесам исколесили немало дорог и участвовали не в одном рисковом деле. Григорий давно ничем не обнаруживал тяготения к церковной службе, только по вечерам, от бессонницы или после ужина, сотворял под прощающие усмешки партизан крестное знамение.
