Я не верю, что это был шантаж. Эти двое молодых миссионеров одни из тех, кого дедушка называет чистыми, нравственными ребятами. А если они негодяи, то как им шантажировать человека вроде нашего дорогого отца, ведущего идеальную жизнь?
Джудит, милая, кажется, я сейчас не могу больше писать. Если бы я отыскала какое-нибудь утешение, я бы с тобой им обязательно поделилась. Но пока я ничего не нашла. Мне нечего дать тебе, кроме своей любви.
22 сентября 1900
Дорогая, любимая Джуди,
Если бы я только не отправляла тебе вчерашнее письмо! Или если бы я только не потратила все свои с Нилом деньги на телеграмму дяде Финеасу, я бы смогла телеграфировать тебе не читать это письмо, прямо как сделал Кристофер, когда, будучи в университете, написал нам о своем решении убить себя, а затем передумал.
Мы с Нилом обнаружили, что отец не сумасшедший и ни на мгновение таким не становился. Сейчас я уже могу писать это слово. Вчера не могла.
Вчера вечером Нил решил пойти прямо к отцу и спросить у него, почему он принял крещение. Я была против, думая, что папе может стать хуже. Нил (в этот раз к счастью) не обратил внимания на мои протесты.
Нил был взволнован и напуган, хотя всячески это отрицал. Он стрелой взметнулся по лестнице и постучал прямо в двери к Ирен и Кристоферу. А Кристофер снова забыл запереть дверь. Ирен закручивала волосы в детские кудри. Нил извинился и притворился, что ничего не видел. У Ирен снова случился легкий «сердечный приступ». Думаю, это потому, что она выдумала, хотя вслух этого никогда не произносила, что у нее от природы вьющиеся волосы. Было очень странно слышать от Нила о детских кудряшках. Месяц назад он бы такого точно не сказал. Иногда мне кажется, что своим решением Кристофер продает не только родовое имение, но и часть самих Квилтеров в придачу. Вчера я думала, что он продал рассудок любимого отца. Это неправда, так сказал отец Нилу.
Он сказал, что рад расплатиться со своим долгом. И что тот несчастный случай, так напугавший тетушку Грасию, снова заставил ее волноваться о его бессмертной душе. Она думала, что если бы он умер не в «состоянии благодати», как она это называет, то он был бы обречен на то, что готовит грешникам ад силоамитов. Он не имел четкого представления об этих муках, но был уверен, что они чрезвычайно неприятны. Он сказал, что тетушка Грасия была матерью всех нас и что всю его жизнь стояла с ним плечо к плечу. И что она уже достаточно в жизни настрадалась и без него. А ему позволить окунуть себя разок в Квилтер-Ривер показалось не такой большой платой за все, что она для него сделала.
