Но сегодня она не отправлялась на встречу с ним в более приподнятом настроении из-за того, что эта преграда рухнула. Она шла небыстро, более тяжелым, медлительным шагом. Ее глаза были опущены, а ее лоб отметила тревожная, задумчивая мрачность.
При виде полковника Грея, который ожидал ее у двери павильона, морщинки от ее лбу разгладились, и она ускорила шаг. Когда дверь закрылась за ними, он заключил ее в объятия и поцеловал. Для новоявленной вдовы было еще рано принимать поцелуи, но она не протестовала. Она не чувствовала себя вдовой; она снова чувствовала себя свободной женщиной. Стоило даже опасаться, что ее губы ответили на его поцелуй.
Энтони тоже изменился. Он был более бледен и почти изможден. Без сомнения, он был рад ее приходу, и, несомненно, радость эта была больше, чем накануне. Но на этот раз радость смешивалась с каким-то другим тревожным чувством. То и дело он смотрел на нее другими глазами — глазами, из которых вдруг исчезла радость, почти испуганными глазами, в которых отражался вопрос, который нельзя было задать. Она почти отвела взгляд от его глаз, а когда заглянула в них, то в ее глазах был тот же вопрос.
Но они были слишком влюблены друг в друга, чтобы какая-то эмоция заглушала это чувство надолго. В этот момент, от ощущения радости быть рядом, смотреть друг на друга, касаться друг друга, страхи и невысказанный вопрос покинули их.
В павильоне не было ничего грубого — ни внутри, ни снаружи. Он был выполнен из белого мрамора, привезенного из Каррары[10] для пятого барона Лаудуотера в конце восемнадцатого века; а прихоть убитого мужа Оливии заставила его заменить оригинальную, изысканную, тяжелую мебель более удобным широким диваном, двумя не менее удобными креслами с подлокотниками, красным лакированным столиком и дюжиной подушек. Он повесил на каждую стену картину с танцовщицами Дега[11]. Поскольку диванное покрытие и подушки были с китайской шелковой вышивкой, интерьер казался неким странным сочетанием восточного и французского стиля.
Энтони немного сомневался, что Оливия придет. И все же он полагал, что в час горя она непременно придет к нему, так как знал простую откровенность ее характера. Поэтому он не стал рисковать: отправился в Хай-Уиком, купил продукты в скромных продовольственных магазинчиках и собрал корзинку с ланчем.
Оливия собиралась вернуться на обед в замок, однако Грей убедил ее остаться. Ей не потребовалось долгих уговоров: она чувствовала, что каждый час драгоценен и что рискованно терять хотя бы один из этих часов; ее терзало предчувствие, что они с Энтони не смогут долго быть вместе. Судя по всему, подобное предчувствие тяготило и его. Временами они, казалось, почти лихорадочно стремились выжать до последней капли сладость из стремительно утекающих минут.
