Еще в самом начале церемонии, когда сотрудники ныне одиозного клуба пришли к назначенному месту, Бэллу встретил седовласый военный и учтиво с ней побеседовал. Бэлла Максимовна выразила ему скорбную благодарность, и впредь делегация «Грина» кучковалась поблизости от этого представительного вояки. Таня запомнила только его фамилию — Тарасов. Изредка Бэлла задавала ему немногословные вопросы, а тот подробно ей отвечал. Оказавшись поближе к междусобойчику, когда процессия уже шла с кладбища, Таня услышала прелюбопытную реплику:
— Не думайте, что мы все такие… как Семен, царство ему небесное. Человеком он был сложным, но на то есть причины.
— О чем вы говорите, Степан Ильич, все мы грешны. И мы очень вам благодарны, что позволили проводить Семена… оказать ему…
Хвалебный спич Бэллы захлебнулся, не решаясь перетечь в несвойственный ей пафос, а Таню оттеснили, и она так и не услышала, какие причины были у Штопина для сложностей натуры. Зато теперь, во время поминальной трапезы, ей приходили на ум совсем другие образы. Ей вспоминался рассказ, совсем недавно написанный Ником, вступление которого было торжественно грустным и не имело отношения к дальнейшему повествованию, но давало нужную тональность. Там было что-то о том, как папа римский Бенедикт XVI прощается с престолом, и в лучах заката швейцарская гвардия медленно покидает летнюю резиденцию понтифика около Рима. Там Бенедикт поселится после отречения. А чем заняты отрекшиеся от престола… Таня не могла объяснить, что ее завораживало в этом тексте, но ведь в том и заключается магия слова — в неизреченности. Вот это в ободряющем ореоле оценки таланта она и хотела сейчас сказать Нику, но он, как назло, все никак не возвращался. Похоже, враз курил всю пачку…
— Странно, но здесь не видно родственников Штопина. Или я их просто не заметила… — шепнула Таня Бэлле, которая, не теряя прицела, осматривала зал.
— У него нет родственников. Он сирота. Воспитывался какой-то дальней родней, которых, насколько я знаю, уже нет в живых. Бывшая жена не пришла.
— А дети? У него есть дети?
— Есть дочь, но ее переписали на другого мужа. Дочь не признавала родного отца.
— «Переписали»! Это ребенок, а не квартира, — возмутилась Таня.
— Тише! — шикнула Бэлла.
Да, со стороны гриновцев все должно быть идеально чинно. Никаких конфузов, лишь сдержанная печаль. Но если умирает злодей, вроде как сильно печалиться не обязательно. Тем более что и седовласые сослуживцы о нем не лучшего мнения. Немного подумать о вечном и вести неспешный светский треп на поминках. Кажется, так? Тем более что нет родственников. Вот перед ними было бы очень неловко! Но их нет. И Таня вдруг отчетливо поняла, что ей становится жалко эту записную сволочь Семена Штопина. Даже родная дочь его не признавала! Впрочем, ребенка могли настроить против папаши… но, зная папашу, можно предположить, что и настраивать не пришлось. Нет, так не бывает! Даже самого отпетого мерзавца хоть кто-нибудь да любит. Хотя бы дочь. Она — прежде всего!
