Ее приятель, ее верный Мишель, о котором все знали, но никто не принимал его всерьез, терпеливо ждал, когда буря утихнет. И тихо твердил одно: какой смысл уезжать на день-два раньше? Что это изменит? Все уже произошло. Сейчас надо… дальше следовало глупое и ненавистное Бэлле слово «постараться». «Постараться отвлечься и продлить итальянскую негу». Как, скажите на милость, можно говорить такое Бэлле Максимовне! Мишель, хоть и был мужчиной крепким и деликатно хватким, но он не любил бесить кого бы то ни было банальностями. Надо было придумать что-то посвежее. Вот он и думал, постоянно дотрагиваясь до обгоревшего плеча. Кожа у него была нежная, и даже под самым ласковым и бархатным солнцем он быстро начинал краснеть и облезать.
А его стремительная в своем упорстве и неуемная подруга не могла найти успокоение. У моря она быстро начинала хорошеть, ее легкая упругая полнота — не квашнеподобная, как у многих, — начинала скульптурно оформляться и расцветать, и яркие, пурпурные и терракотовые купальники ей очень шли. Бэлла переживала, что волосы на море портятся, торчат в разные стороны, выгорают и теряют глубокий каштановый оттенок, в который уже много лет она их красила. Но Мишелю до волос не было никакого дела. На море, да еще с таким сервисом, ему становилось решительно наплевать на все. Даже любовью иногда было лень заниматься, хотя все твердят об отпускных вспышках страсти. Мишелю было неловко за свою необычность, но вспышки его постигали как раз в разгар рабочих рутин, в серое межсезонье и зимнее безвременье… А на Сардинии — сам Господь тебя любит, сам воздух и пейзаж — острейшее наслаждение, что еще надо…
И вот наслаждение испорчено. В клубе «Грин» криминал. Бэлле совершенно не жалко жертву, это понятно. Прежде всего ее возмущает, что этот несчастный Штопин даже своей насильственной смертью умудрился ей насолить. Умри он в любой другой точке земного шара, у Бэллы Максимовны только гора бы с плеч свалилась. Но облегчать участь ближних было не в правилах убиенного. И даже то, что за фигура сообщила про несчастье, — Арсеньева! Спрашивается, кто ей давал право на такое нарушение границ…
Выждав некоторое время, Мишель позволил себе наводящий вопрос:
— Это та самая редакторша, которая тебе предлагала провести вечер странной писательницы, которая…
— Да! — сипло, свирепо и незамедлительно, дабы пресечь тему, отозвалась Бэлла. Потому что Мишелю роман Натальи Борской… понравился. Что было преступлением против вкуса, по мнению его категоричной подруги. «Она узнавала о состоянии и настроении своего мужчины по вкусу его спермы», — цитата из одиозного опуса… Бэлла рвала и метала: «Пускай подавится своей спермой! Буду я еще эти мелкие дамские пошлости слушать!» Притом что далеко не была ханжой и мастерам прощала куда более жесткие вторжения в плоть и насилие. Но на то они и мастера! А тетькины истерики — убого и смешно.
