Элисса не знала, сколько времени провела в камере, хотя, судя по еде, прошло всего два дня. В первый день она кричала, угрожала и требовала ее освобождения. Когда она наконец забилась в угол, свернувшись калачиком под одеялом, ее гнев почти улегся. Глубокая сердцевина осталась в ее груди, но она изо всех сил старалась сдержать ее. У нее были дела поважнее.
Единственное, что могло так задеть Бернарда, — это упоминание о Кулах. Они определенно не питали любви к ее отцу. Шепотом интриг и через определенных торговцев они убедили, почти всех мужчин и женщин за пределами Тидариса, что Союз Ролэнг стал мягким и глупым. Хотя Элисса и не верила во все это, она знала, что были допущены ошибки, и такая угроза, как гильдии воров, должна была быть устранена много лет назад ещё.
«Он придёт за мной», — думала она. Ее отцу придется это сделать. Бернард просто хотел показать ей, как серьезно, и как больно воспринимает ее слова. Девушка представила, когда дверь откроется, и отец появится с факелом в одной руке и одеялом в другой, она простит ему его наказание. Элисса обнимала его, целовала в щеку и охотно рассказывала ему все о Кулах. У них не было зловещих планов. У них не было скрытых мотивов. Сколько времени она провела с Ироном? Семья Кулл чувствовала, что если Ролэнг упадет, то они станут следующими в очереди на пиршество голодной пасти гильдий.
— Знаешь, как остановить разъяренного быка? — Спросил ее Ирон. — Убей его, пока он не побежал. Он уже забодал Ролэнг. Он должен умереть, прежде чем повернется к нам рогами.
На второй день Бернард не пришел.
На третье утро, он появился с двумя охранниками. Один держал ещё одно одеяло, а другой нёс еду. Бернард стоял между ними, скрестив руки на груди. На нем не было ни плаща, ни жилета, словно пронизывающий холод ничего для него не значил.
— Поверь мне, дочь моя, Я вовсе не сержусь на тебя за эту глупость. — Элисса подавила желание встать и обнять его. — Но ты должна сказать мне, что Куллы планируют. Они лгуны, девочка, лгуны, воры и коварные люди, так скажи мне, чего они хотят.
Она покачала головой. Ее гнев вырвался наружу, временно неуправляемый.
— Они злятся на твою некомпетентность, как и я, — сказала она. — И если они замышляют что-то против тебя, то это твои собственные домыслы, но клянусь, я ничего не знаю.
Бернард Готфрид кивнул, и уголки его рта слегка опустились.
— Жаль, — сказал он. Он повернулся к одному из охранников. — Возьми у неё одеяло.
