Ванюшин. Так. Вот мы теперь и спросим у нее, хочет ли она возвращаться к тебе. (Зовет.) Людмилочка!
Людмила входит.
Арина Ивановна (из зала). Александр Егорович, иди чай пить! После будешь разговаривать.
Ванюшин. Погоди. (Обращается к Людмиле.) Вот муж в Москву зовет -- поедешь? Говори, что есть на душе; помни, отец у тебя не зверь, худого тебе не желает, лишний рот не разорит его.
Людмила недоверчиво относится к словам отца и удивлена ими.
Людмила. Я не знаю.
Ванюшин. Как не знаешь?
Людмила. Ни к нему ехать, ни у вас не хотелось бы остаться. Это вы так говорите, а потом будете молчать да дуться. От одних ваших взглядов убежишь.
Красавин. Понятно, так. Что на шее у отца-то сидеть... Поедем, Людмилочка.
Ванюшина больно затрагивают слова дочери; он хотел бы сказать ей, как она несправедлива, но не умеет высказать этого.
Ванюшин. Нет, не так. Я всегда и тебе и другим желал только хорошего, а выходит не то. Глядел -- душа плакала, а вы злобу да вражду во взглядах моих видели. Отца-то вы не знаете.
Людмила. Вы все молчите, а если говорите, то ругаетесь.
Ванюшин. А вот теперь тебе говорю и не ругаюсь: погоди ехать; видишь, каким он хахалем стал! Пусть переменится, пить перестанет, за ум возьмется, тогда сам пошлю, сам буду советовать.
Красавин. Да если, Людмилочка, ты поедешь -- не узнаешь меня! Все забуду, язык сам себе вырву, когда он хоть одним словом посмеет намекнуть. Вот как!
Людмила. А пить не будешь?
Арина Ивановна, Клавдия, Леночка, заинтересованные разговором, стоят в арке.
Красавин. Ни рюмки! За десятерых буду работать! Через два-три года на резиновых шинах поедем...
Людмила. Какой вы глупый!
Красавин. Да уж книг не читаю и считаю даже лишним для коммерсанта это. Я человек торговый, у меня каждый палец коммерческий, каждый ноготь о выгоде думает. Вы вот что во мне цените! (Бьет себя кулаком в грудь.)
Людмила. Все равно: и здесь скверно и у вас скверно. Я еду.
Арина Ивановна. Людмилочка, что ты!
Леночка. Она шутит.
Людмила. Я еду.
Ванюшин. Подумай, Людмила, что ты делаешь!
Красавин. И нечего думать! Прекрасно делает, хуже не будет! Я сейчас же телеграмму дам о выезде. Завтра, а если успеем, и сегодня уедем. (Идет и возвращается.) Тебе, может быть, на дорогу что-нибудь надо купить? Возьми. (Дает Людмиле сто рублей и уходит.)
Ванюшин. Объясни мне, что же это такое значит: пришла, отца обвинила, что насильно тебя замуж вытолкал, а теперь сама к нему бежишь? Ни достоинства, ни уважения к тебе: приехал, надругался, а как только поманил резиновыми шинами, ты и бежишь к нему... Меня-то еще больше позоришь.
