Сравним фантазии Гумберта с отрывком из рассказа Дэвида Минса «Стук». Главный герой Минса говорит с нами, лежа в своей нью-йоркской квартире и слушая, как его сосед сверху стучит молотком — вешает картину или делает ремонт. Голос внутри этого героя ведет нас через его бессвязные мысли, а они скачут из настоящего в прошлое и возвращаются обратно в настоящее.
«Пронзительный, острый металлический звук, не слишком громкий, но и не совсем уж тихий, выделяется на фоне обычного шума летнего вечера: рева машин на Пятой авеню, цоканья высоких каблуков, гудков такси, негромких звуков голосов — и опять, почти всегда эти стуки начинаются совсем уж поздно, когда он знает, а ведь он знает, что именно сейчас я глубже всего задумался, стараясь осмыслить — а что же еще делать! — природу моей печали о том, что я наделал, стараюсь вывести, безмолвно, бессловесно, свои теоремы: любовь есть пустая бесчувственная вибрация, которая при восприятии ее другой душой дает форму тому, что ощущается как вечное (наш брак, например), после чего ослабевает, истончается, становится еле слышимой (последние дни в доме на Гудзоне) и, в конце концов, лишь воздухом, неспособным хоть что-то передвинуть (глубокое упорное молчание при потере)».
Внутренний диалог свободно развивается в сознании героя, а за его образами мы можем разглядеть невысказываемое.
Подводим итог: на сцене, экране и страницах книги суть, естественность и выразительность диалога различаются весьма значительно. Диалог на сцене самый цветистый, диалог на экране самый короткий и емкий, а диалог в прозе самый многообразный.
