.
Итак (снова это «итак»!), я подошла к могиле Саврасова, постояла перед ней немного, размышляя о горькой судьбе этого великого художника, а когда уже собралась идти к выходу, услышала неуверенное:
– Изабелла?
Мужской голос, «драматический баритон», как сказала бы сестра, назвал мое имя. Мое, потому что имя у меня для Москвы достаточно редкое.
Я обернулась на голос, но сразу не узнала Nicolas, потому что он был в шапке и еще потому, что не могла даже предположить, что встречу его здесь.
– Изабелла! – повторил он, уже не вопрошающе, а утвердительно.
Только один голос на свете произносил два «л» в моем имени так, словно раскатывал их языком во рту, отчего согласные звуки превращались в некое подобие гласных. Только один голос… И принадлежал он человеку, в которого я когда-то была влюблена до беспамятства. «До беспамятства», это когда не можешь думать ни о чем, кроме него и своей любви к нему, когда живешь, словно во сне, когда живешь лишь в те минуты, что проводишь с ним, а все остальное время как будто спишь. Я на мгновение перенеслась в прошлое, вернулась обратно и перестала отдавать себе отчет в том, где я нахожусь.
– Николай Николаевич! – ахнула я, впервые в жизни называя его по имени-отчеству. – Это вы?! Неужели?!
– Я! – коротко и просто ответил он, снимая шапку.
Голова его была седой, лицо покрывали морщины, редкие, но глубокие, голос изменился, словно подсох, да и сам он весь как будто подсох, но взгляд, которым он смотрел на меня, остался прежним. Глаза ничуть не изменились, остались такими же живыми, что и были. И искорки в них мелькали точно так же.
Nicolas. Николай Николаевич. Мой князь. Впрочем, никакой он не князь, просто однофамилец, дворянин. Я помню его юнкером, ему так шла форма… Та, прежняя, форма шла всем мужчинам, она была не в пример красивее и представительнее нынешней. А как он пел романсы… Его бархатный голос заглушал все погрешности моего неуклюжего аккомпанемента. «Не пробуждай воспоминаний минувших дней, минувших дней…» Я вдруг подумала, что он так же, как и я, вернулся из-за границы…
Все оказалось иначе. Прозаичнее. Мой красавец юнкер давно не носит форму, у него были другие женщины, он давно уже живет в Москве и зарабатывает на жизнь, реставрируя старинные вещи. Любовь к старине у них в роду передавалась по наследству, отец Nicolas был страстным нумизматом, собрал большую коллекцию монет допетровского времени.
Мы долго гуляли по аллеям, оживленно беседуя и то и дело перебивая друг друга вопросами, а потом устыдились своих счастливых лиц, совершенно неуместных на месте вечного упокоения, и ушли с кладбища. Погуляли еще немного, посидели в каком-то заведении, совершенно незаслуженно называющемся рестораном (несвежие скатерти, сальные приборы, угрюмые официантки – фу!), а потом
