Новость, сообщенная мне Стентором, ошеломила меня.
— Но ведь венерианцы в деле механических достижений опередили нас, — возразил я, — хотя и отстали от нас в биологических науках. Им гораздо легче было бы осуществить междупланетный перелет, чем нам.
— Правильно, — согласился Стентор. — Но если мы хотим дать им реальную помощь в деле освобождения их мира от всеистребляющих насекомых, мы должны сами отправиться на Венеру. Последние сорок лет показали, что мы не можем вывести их из беды одними словесными инструкциями.
И вот этой ночью, — продолжал Стентор все с большим и большим воодушевлением, — Энайона, глашатай венерианской радиостанции, сообщил мне, что их ученые подошли к практическому осуществлению междупланетного телевидения. В случае успеха, это необычайно облегчит наши сношения и даже может исключить необходимость в междупланетном путешествии, к которому пришлось бы приготовляться, я думаю, несколько сот лет.
— Да, телевидение, столь обычное и у нас и на Венере, — сказал я, — до сих пор казалось невозможным через междупланетную пустоту. Но если оно осуществится, то, конечно, только по инициативе венерианцев, хотя они и будут беспомощны без нашего дружественного содействия. А в благодарность за часто получаемые от них указания в области механических усовершенствований мы, по справедливости, должны всякими мерами помочь им освободиться от насекомых, угрожающих их существованию. И я думаю, что посредством радио и телевидения это будет легче сделать, чем посредством междупланетного путешествия.
— Я с тобой согласен. И надеюсь, что наша помощь будет оказана им в ближайшее время. С тех пор, как я принял должность междупланетного диктора, я полюбил венерианцев за их открытую, товарищескую душу. Впечатление, которое производит на меня их диктор Энайона, составляет резкий контраст с самодовольной кичливостью марсиан.
Наша беседа продолжалась еще некоторое время, и только когда Стентор собрался уходить, я коснулся вопроса, на котором были сосредоточены мои мысли.
— Я хочу кое что показать тебе, Стентор, — сказал я.
И я принес из соседней комнаты драгоценный ящик.
— Полюбуйся-ка на эту реликвию, когда-то принадлежавшую моему предку Дельфэру, тому самому, при жизни которого последнее насекомое — жук — было поймано и посажено в клетку. Судя по личным записям в дневнике Дельфэра, он отдавал себе полный отчет в том, что он жил в знаменательное время, на переломе двух эпох, и, в отличие от большинства своих современников, сохранил в своей душе некоторые чувства, передавшиеся, как историческое наследие, и будущим поколениям. Взгляни, друг мой, что он сберег для потомства.
