Они так и жили вдвоем. И друг для друга. Денис как-то остро и рано понял, что не должен по пустякам беспокоить отца. Видел, как много тот работает. И не только, чтобы иметь достаток в доме, это было не причиной — следствием. Валентин Денисович жил и дышал своим делом. И оно же было его спасением. Работа и сын.
А сын привык со всеми своими бедами и проблемами справляться сам. Уроки — сам. Обед приготовить — сам. С пятого класса. И картошку отцу на ужин пожарить, его любимую, дольками. Все нештатные ситуации — тоже сам. После отита на физиолечение — сам. Распоротую гвоздем руку забинтовать — сам. Даже с фимозом сам справился в тринадцать лет, методом радикальным и немного кровавым, но тем не менее справился. Хотя на работу к отцу, в Бурденко[3], с удовольствием приезжал. Жаль, не приветствовалось это.
В одиннадцатом классе Денис не стал говорить отцу раньше времени, что есть шанс на аттестат с отличием. Потом забыл, а у отца в июне конференция международная в Мюнхене. Вернулся аккурат к выпускному. Денис не видел блеснувших на глазах Валентина Денисовича слез, когда сыну вручили-таки аттестат с отличием. Но обнял потом отец крепко-крепко.
— Дениска! — Батюшко-старший махнул рукой, привлекая внимание сына. — Хватит дымить. Иди, я все приготовил.
— Сейчас, иду.
Серый дым улетел в серое небо. Денис повернул голову и посмотрел на фото старухи в темном, низко повязанном платке. Именно у ее могилы Денис обычно курил. Захоронение не выглядело заброшенным, но приезжали сюда, скорее всего, раз в год. Когда там полагается, на Троицу, что ли. Фамилия на табличке уже порядком изъедена ржавчиной, зато имя и отчество читались вполне отчетливо: Ефросинья Димитриевна. Именно так, через И — Димитриевна. И дата рождения — уже больше ста лет назад. Денис не знал, можно ли на месте последнего упокоения курить или это запрещено какими-нибудь ритуалами, которых в отношении смерти тьма. Не знал и знать не хотел, потому что был человеком светским, а смерть понимал прежде всего в анатомическом и физиологическом смыслах, а уж никак не в ритуальном. Но все же ему казалось, что старуха с железного памятника смотрит на него неодобрительно.
Окурок он втоптал в мокрую землю.
— До встречи, Ефросинья Димитриевна, — Денис сунул руки в карманы короткого пальто и двинулся к своим.
Валентин Денисович сидел на скамейке, держа в одной руке чекушку водки, а в другой — пластиковый стаканчик. Похожий, только стеклянный, стоял у основания памятника, прикрытый прямоугольником печенья. Рядом высилась яркая горка конфет.
