«Нашествие Шамора принесло на земли Ольстера не только разорение и гибель. Дошли до нас известия о странной ереси, что подобно заразной болезни стала охватывать северные провинции. И темные крестьяне, и горластые горожане на тех землях, потеряв веру и надежду в приход королевских войск, стали привечать странных проповедников. Десятки их наводнили дороги и тропы разоренного Ольстера. Лукавыми и грозными речами о пришествии нового божества они прельщали черный люд, склоняя его в новую веру».
Перо его перестало писать. Прихваченные морозом чернила застыли. Старик поднес перо ближе к огня и с силой затряс им.
«Разное глаголили они о силе его, о чудесах. Рассказывали, как грохочут под его поступью небеса и крошатся скалы, как неугодные ему превращаются в тлен и прах…».
— Зовут же его, — ученик, бросив настороженный взгляд по сторонам (все эти рассказы пугали его до ужаса), шепотом добавил. — Ледяной Владыка…
Отступление 21
Ольстер Бывшая провинция Валидия Деревня Заречье
Курх, грузный мужчина, с выпирающим из под теплой рубахи брюхом, с жадностью грыз свиную кость. Из под зайчьей губы выглядывали его неровные желтые зубы; густой жир стекал между ними прямо по подбородку.
— Славный был хряк, — прочавкал он сам себе, потянувшись за еще одним куском. — Добрый…, — его подернутые радостью глаза неотрывно пожирали исходящую паром миску. — …
В этот момент дверь в горницу резко отворилась и внутрь словно выпущенный из пращи камень влетела такая же полная, неопрятная женщина со всклоченными волосами, вылезающими из под грязного чепчиками. Ее метавшие молнии глаза тут же скрестились на жующем Курхе.
— Сидит он тут жрет, — недовольно заголосила она, уперев руки в бока. — То же мне староста! Важный какой… А придут вот господа и увидят лиходеев и дадут тебе плетей. Тогда и полезет вся твоя важность из задницы!
Кхе! Кхе! Закашлял поперхнувшийся от возмущения ее муж. Кхе! Кхе!
— Вона, у околицы бродяга какой-то стоит и хулит все, почем зря… А он здесь сидит, жрет, брюхо свое как боров свесив! — ее громкий сварливый голос был жутко неприятен; хотелось ткнуть ей в рот какую-нибудь тряпку, чтобы она заткнулось. — Что бельма свои вылупил? — видимо, эти мысли у старосты отпечатались на лице, ибо она начала орать еще сильнее. — Подымайся шибче! Смущает же твоих людишек…
С сожалением положив едва обглоданный кусок мяса в миску, Курх приподнялся и, накинув на себя теплый овчинный тулуп, вышел из избы. Отсюда до околицы было шагов с сотню, если не меньше, так что пришлось ему немного прогуляться.
