Берко кантонист | страница 33
Между тем граф Сперанский на квартире своей отсиживается, скучает. А вся столица в недоумении: что за болезнь такая с главным сенатором приключилась? Однажды на ночь графский камердинер разоблачил графа и бух ему в ноги. «В чем дело?» — «Дозвольте мне, ваше сиятельство, через вас сделаться богатым человеком!» — «Изволь. Но как?» — «Предлагают мне жиды пятьсот золотых за то лишь, что я их допущу перед ваши светлые очи!» — «Так они меня заговорят, а мне завтра в сенате речь держать насчет закона о кантонистах». — «Нет, ваше сиятельство, они не будут долго говорить, они обещают сказать только два слова и тотчас же уйдут. Дозвольте взять с них пятьсот червонцев и к вам их допустить. Они в приемной стоят, дожидаются!» — «Ну, только для тебя, друг мой! Бери себе на счастье пятьсот червонцев и впускай их. Только два слова!» Вскочил камердинер с колен резво, выбежал в прихожую, взял у них пятьсот червонцев, двери в графскую спальню распахнул. Входят трое. Двое несут в руках что-то тяжелое, шелковым платком накрыто. Поставили на столик перед графскою постелью. Третий снял платок и сказал: «Бери и молчи!» Потом все трое попятились к двери и пропали. Камердинер за ними дверь прикрыл. Смотрит граф Сперанский: стоит на столе серебряное блюдо, а на нем горой золото насыпано!
К утру и граф выздоровел. Приезжает в сенат в карете; вид у него прекрасный, — а говорили, болен был! И Николай Павлыч прибыл. Открывается присутствие. Графу Сперанскому говорить. Всех двенадцать сенаторов он должен опровергнуть и сделать глупое разумным и черное белым. Ждут, что он скажет. А он сидит и молчит. Видят: обдумывает. Час ждут, другой, дают время обдуматься. Но наконец Николай Павлыч не стерпел: «Что же ты молчишь?» спрашивает. «Сейчас все объясню, ваше величество. Дозвольте взойти в присутствие моему камердинеру.» — «Хорошо. Пусть войдет!» Хлопнул граф в ладоши. Распахнулась дверь. Входит камердинер, несет что-то в руках тяжелое, платком покрытое, поставил на стол. Сорвал граф платок — ах! На столе серебряное блюдо, а на нем горой насыпаны золотые деньги — как жар горят. Все сенаторы прямо шарахнулись, дивятся. Суматоха!..
— Эй-эй, эй! На том берегу! Гей, гей, гей! Что за люди? Что за народ?!
Крик этот заставил всех — и слушателей и рассказчика — вздрогнуть. Сказочник смолк. Берко будто от сна пробудился и осмотрелся. Река побелела. Видно у того берега — паром; с парома и кричали. Заря пламенела.
