Раока изо всех сил старалась не засыпать, и гора работы, свалившаяся на их бедное ведомство, была более чем кстати. Ближе к полуночи у неё объявилась ещё одна неожиданная забота — Ми Ледяная внезапно обратилась непосредственно к ней, попросив о помощи. Это удивляло, поскольку раньше драконица предпочитала её принципиально не замечать — однако, вполне вероятно, дело было в состоянии Иса, который просто не мог быть столь же результативен, как раньше. Понимая это, Раока приняла Ми максимально радушно и сделала все, чтобы помочь, подспудно силясь отделаться от мысли, что её прощупывают на предмет… чего? Это было непонятно.
Проработав всю ночь в режиме студента в последний день сессии, Раока глядела прямо перед собой, отмечая, что в кабинете стремительно светлеет. Уже с заходом солнца её должно было уволочь в Игру, и отдохнуть, пожалуй, стоило бы, но Король-Под-Горой славился в том числе властью над сновидениями. А уж перед темнейшей ночью…
"Я смогу проснуться", — сказала себе Раока и на миг прикрыла глаза, уложив голову на кипу бумаг. Стены лабиринта тут же вновь соткались вокруг. На этот раз, памятуя предыдущий опыт, фейри тут же попыталась сконцентрироваться, цепляясь за воспоминания, как учили в Цветении. Сочащиеся всякими мерзкими жидкостями стены Лабиринта уже не вызывали особенных эмоций: девушка просто ждала, пока они растают, и готовилась сражаться за собственную память.
Впрочем, это место явно имело собственный, весьма мерзопакостный, характер, и исчезать не спешило. Она кожей чувствовала его насмешку, что-то вроде "Не думаешь же ты, что сценарий и в этот раз будет тот же?". Это нервировало, но, сцепив зубы, она продолжила идти.
— Раока! — знакомый голос ударил по натянутым струнам нервов за мгновение до того, как одна из стен разошлась с чавкающим звуком, выпуская…
— Эллин?! — получилось на диво хрипло, сорванно.
— Ну, привет, подруга, — он оскалил зубы в улыбке, которую раньше даровал только врагам. Выглядел ужасно, если честно — та самая кровавая рана, нанесенная ею, зияла алым цветком, половина лица сгнила и радовала задорным копошением червей. Но глаза остались теми же — ярко-голубыми, темнеющими к зрачку, знакомыми до распоследней чёрточки. Только смотрели иначе — холодно, жестко, ненавидяще. От этого взора все переворачивалось внутри, дрожало, кровоточило болью и виной.
— Ты убила меня, — сказал он, с хрустом склонив голову набок на градус, который не допустила бы даже специфическая физиология знатных фейри, — Я спасал тебе жизнь сотни раз, но ты все равно убила меня!
