Центральную площадь еще раз облетает вертолет, а потом исчезает в небе, операция закончена… Забитые людьми скорые и сопровождающие их полицейские машины понемногу разъезжаются, с площади и улиц доносится гомон тех, кто разбирает завалы, они идут по следам бульдозеров с крючьями и палками, и тогда я решаюсь — и, пригнувшись, бегу вниз по склону, что после вчерашней пьянки мне удается только благодаря всеобщей сумятице. Да, вниз по склону козьей тропой — и вот я на площади… Я пробираюсь среди рухнувших балок и обломков стен, стараясь не столкнуться с парнями в оранжевых жилетах, чьи фонарики светят в полумраке, несколько полицейских тоже все еще здесь… я подкрадываюсь ближе и ближе, двери «Комениума» распахнуты, вот отсюда их выводили, наших студентов… Лебо, ты там? Эй, Лебо, кричу я уже во весь голос, протискиваясь в коридор… Повсюду грохочут машины, ковши бульдозеров крушат кирпичи и балки, груды камней и черепицы, вот это да, настоящий похоронный марш, потрясающе, говорю я себе, прощальный военный салют городу… сюда эти парни с крюками и легавые еще не добрались, я проскальзываю в коридор «Комениума», спотыкаюсь о чью-то кроссовку, свитер — вещи, свалившиеся с тех, кого выволакивали отсюда, комната еще полнится дыханием спящих, везде разбросаны одеяла, и вот я уже в компьютерном уголке за нарами, я знаю, что надо делать, и я это делаю.
Я должен стереть все свои отпечатки с компьютера, с клавиатуры, по которой я лупил все эти дни и ночи, я не хочу больше в тюрьму, я больше не выдержу, всюду валяются блокноты, диски и всякое разное барахло, со всего этого я не смогу стереть свои отпечатки, просто не успею — что ж, ладно, значит… я достаю из-под стола бутылку спиртового растворителя и выбегаю в коридор, где-то тут тетушки держали кое-что для уборки, я хватаю все эти химические средства и бутылку технического спирта… только одну вещь я забираю со стола и сую в карман, это кусок бумаги, обрывок блестящего конверта, который я здесь оставил, на нем американский адрес пана Мары… Правда, я никогда не играл в эту игру и вряд ли стану, думаю я… и, сорвав ногтями пробку с бутылки, обливаю все подряд, щелк — и пламя взмывает вверх, какой же я идиот, у меня на руках горят волосинки, кисти мигом опаляет, от боли у меня аж желудок сжимается… пластмасса тоже плавится, огонь ползет по нарам, просто не верится, древесина закручивается спиралью, и… бах! Это взорвалась бутыль, раскаленные мелкие осколки летят во все стороны, а когда я опять открываю глаза, языки пламени уже вгрызаются в деревянные койки, дерево трещит, я натыкаюсь на стол, вслепую двигаюсь по комнате, поскальзываюсь на одеяле, вокруг полно дыма, чье-то хныканье или стон пугает меня, из-под одеяла высовывается рука, залитое слезами лицо, очки… «Уходи!» — хочу крикнуть я, но тоже только скулю; я гоню Рольфа перед собой, он ползет на четвереньках, через него не переступить… мою спину обдает жаром, я даю Рольфу пинка, он поднимается, скачет на одной ноге, я выталкиваю его в коридор, тут сплошной дым, мы начинаем задыхаться, Рольф рвется обратно, хватается за дверь, жестикулирует, я не слышу его, не понимаю… «Есть там кто?» — спрашиваю я, захлебываясь кашлем, мы уже почти на улице… его глаза полны ужаса, у меня по лицу тоже текут слезы, всё в дыму — поздно, если кто-то и остался внутри, уже поздно, мы оба это знаем, я выпихиваю его наружу и сам выпрыгиваю следом, его мотает из стороны в сторону, идиот, он же бежит в одних трусах прямо к ним в руки, еще минута — и они его схватят, наверняка схватят…
