Тридцать секунд спустя с «фокке-вульфами» было покончено.
Боугэн всегда испытывал неловкость из-за того, что получил крест «За летные боевые заслуги». Ведь он действовал точно по инструкции, только и всего. Как и каждый участник воздушных боев, он испытывал страх, глубокий, неискоренимый и не кончающийся до самого конца схватки. Но в операции, принесшей ему награду, он вовсе не ощущал ни особой опасности, ни особого риска. Просто обычный страх боевого летчика, и больше ничего.
Последним боевым самолетом, на котором летал Боугэн, был «Б-53». А затем его чуть было не «зарезали» на медосмотре. Точного диагноза не ставили, но военврач колебался, избегая смотреть ему в глаза, рассуждал о кинестетической атрофии, влиянии на нее возраста, рефлексах и быстроте реакции. Разговор носил общий характер, но оба собеседника отлично понимали, что подразумевается конкретно. Если генерал Боугэн будет настаивать на продолжении полетов на «Б-58», его признают физически непригодным. Если согласится на более медленные бомбардировщики или на кресло второго пилота, он сможет снова подняться в воздух. Трудная была минута. Затем генерал Боугэн вставил в разговор, как бы между прочим, что подумывает отойти от оперативной подготовки и сосредоточиться на вопросах стратегии. «Летать — дело молодых, — солгал он. — А нам, старикам, надлежит отвечать за общее положение дел».
В конце концов собеседники пришли к безмолвному соглашению. Боугэн переводится на штабную работу при условии, что время от времени ему разрешат полетать на «Т-33», «чтобы не отвыкнуть».
Две недели спустя Боугэн был произведен в генерал-лейтенанты и назначен начальником центра управления стратегической авиации США.
Генерал искоса поглядел на Рэскоба. Отчасти он понимал испытываемое тем разочарование, поскольку отлично помнил собственные впечатления от центра управления. Он сразу возненавидел лифт. Лифт камнем падал на четыреста футов вниз, без остановки. Последние пять футов торможения вызвали у него острое чувство полной беспомощности. Затем, когда закрылись дверцы лифта, маленькая комнатка, в которой он очутился, превратилась в компрессионную камеру. В центре управления давление воздуха поддерживалось на уровне чуть выше нормы, чтобы в зал не попадали ни пыль, способная помешать нормальному функционированию техники, ни осадки от ядерных взрывов, способные поразить персонал.
Раздражение вызывал и запах, стоящий в помещении. Десятки столов, установленные на покатом полу длинного зала, являлись не чем иным, как консолями, начиненными бесчисленным множеством электроприборов, покрытых тончайшим защитным слоем шеллака. Нагреваясь, шеллак испускал едкий запашок, от которого подташнивало.
