Вафли чуть пригорели, пахнут дымком. Мы пьем густой чай из больших эмалированных кружек, на которых изображен черный орел в огненных лучах восходящего из-за земного шара солнца. По низу черная, готическим шрифтом надпись: «Siegreich» — «Победоносный». Эти кружки рассылались в качестве дара каждой прусской семье из «Коричневого дома» в. Кенигсберге, ведомства Эриха Коха, в целях поднятия боевого прусского духа. Из-за шара земного, как чудовищный краб, выкарабкивается свастика. Не выкарабкалась! Эти кружки, как и вафельница, вылезли из песчаной земли огорода.
— Где-то я читал, что она туда и вернулась, откуда была добыта, — говорит, прислушиваясь к тяжким вздохам моря, Эдуард. — И вновь стала тем, чем и была всегда: «золотом Балтики»… — Дует в кружку, спрашивает: — Скажи, ну как могло такое случиться, что Янтарную комнату не вывезли из Екатерининского дворца?..
Действительно, как же такое могло случиться: не вывезти Янтарную комнату из зоны боевых действий, оставить ее, да и множество других ценностей, в Екатерининском дворце, в получасе езды от Ленинграда? Не нашлось десятка крепких парней, да одного вагона или нескольких грузовиков?
…Горсть самых лучших, самых красивых кусочков янтаря, найденных нами с Эдуардом на Куршской косе, лежит на моем письменном столе. Поздний вечер. Судовые, укрепленные на стене часы отбивают «склянки»: дзинь-дзинь-дзинь! На серебристом циферблате аккуратная, готическим шрифтом надпись: «Emden». В германском военно-морском флоте был такой крейсер «Эмден». Эти часы я выменял зимой сорок пятого года на кенигсбергском рынке за буханку хлеба у серолицего замерзшего немца. «Тут, отшень часы гут…» — бормотал он, торопливо заворачивая хлеб в серую, как его лицо, тряпку. Если бы я знал тогда, что спустя многие годы буду интересоваться этим крейсером, я бы спросил, каким образом эти часы оказались у него. «Ах зо, айн момент, — окликнул он меня, когда я уже повернулся, чтобы уйти. — Клутшь, шлюссел, битте», — немец подал мне тяжелый фигурный ключ и попытался изобразить на иззябшем лице улыбку, козырнул, поднося руку к заиндевелой шапке.
Как же ее не сумели спасти? Просматриваю разложенные на столе бумаги. Бандик устраивается у меня в кресле за спиной, знает, что просижу теперь за столом до глубокой ночи.
Так, что тут у нас? Несколько переводов с немецкого, сделанных Василием Митрофановичем Тарабриным, из документов архива Георга Штайна.
«„ОПЕРАЦИЯ „ЛИНЦ“. История этого ограбления началась в марте 1938 года, когда Гитлер при въезде в свой родной город Линц восторженно поклялся исполнить мечту своей юности: создать в Линце своеобразный памятник себе и своей матери, — лучший МУЗЕЙ МИРА, который оставит в тени знаменитые музеи Лувра, Национальной Галереи, Нью-Йоркский музей Метрополитен и Эрмитаж…“
