— А это что у вас «Обербургомистр Кенигсберга господин Вилль»? — это он прочитал гриф документа. — О чем это, а? — Я молчу, и мужчина продолжает:
— Так вот, я ищу и кое-что нахожу. И, знаете, я хотел бы узнать, если я найду нечто интересное, ценное, я могу рассчитывать на вознаграждение? И в каких суммах…
— Вы что-то уже нашли?
— Конечно. Например, кожаный, обшитый металлическими бляхами панцирь… Редчайшая, скажу вам, вещь. Хотите взглянуть? — Мужчина роется в карманах куртки и достает тяжелую, видно бронзовую, позеленевшую, выпуклую, со сложным рисунком бляху.
— Таких было на панцире шесть штук. Три серебряные и три вот такие, бронзовые. Возьмите.
— А где остальные?
— Я вам покажу то место, если получу пять тысяч рублей, — говорит мой странный посетитель. — Нет-нет, вы мне сейчас ничего не говорите, и я вам больше ничего не скажу, я вам позвоню, хорошо? До свидания.
Да-да, до свидания! Убираю документы в ящик, смотрю на часы: мне ведь еще в Юдиттен надо съездить, в кирху, где сегодня произойдет какое-то торжество. Так, я ничего не забыл? Окна закрыты, дверь; включена сигнализация… Мелкий, холодный дождь, пустынные улицы. «Ямщик, не гони лошадей…» Одно из свиданий, где-то в середине декабря сорок пятого года, было мне назначено Литой «под Мадонной» кирхи Юдиттен. В двенадцать ночи. Господи, явно у моей хорошенькой подружки были «не все дома», а у меня? Ведь я отправился на то свидание: двери кирхи были всегда открыты, и днем и ночью, туда свозили умерших от голода и холода горожан. В высоких окнах теплился свет, слышались шорохи, голоса, хриплые, простуженные вздохи небольшого, покалеченного во время войны органа.
Но вот и окраина города, бывший район Юдиттен. Парк. Крутой поворот, массивные, сложенные из огромных валунов стены кирхи. Собственно говоря, кирхи никакой нет, есть лишь вот эти осыпающиеся стены, обломок, как огромный черный клык, башни и груды кирпича и камней возле стен.
Ветер шумит в голых кронах деревьев. Пустынность, заброшенность. Высокий мужчина в черной длинной рясе идет навстречу, придерживает пальцами массивный крест на цепочке. У него зеленоватое нервное лицо, небольшая бородка, длинные волосы. Это отец Анатолий, священник будущей православной церкви, которая должна, непонятно каким духом, возникнуть вот в этих мрачных стенах.
Иду следом за ним. В одном из углов кирхи грудится жалкая кучка пожилых мужчин и старушек. Звучат слова, обращенные к богу. Слова надежды, что настанет день, и силой веры, силой духа тут будет воздвигнут храм. Он будет таким, каким был когда-то: с крутой черепичной крышей и башней, на которой засверкает видный отовсюду крест.
