В этот момент над ней раздался клекот — огромный ястреб уносил в когтях какую-то птичку…
— Убей хищника! — крикнула Зеленая и бросила меч.
Быстрее птицы взвился он вверх, сверкнув на солнце сталью и золотом; и прежде, чем Сяо-цинь могла отдать себе отчет в происшедшем, — окровавленный меч уже лежал у ее ног, голова ястреба падала камнем с высоты, а отделенное от нее тело кувыркалось в воздухе, хлопая крыльями, и описав ломаную линию, тяжело упало на землю в нескольких шагах от Зеленой.
Несказанно обрадовавшись, молодая женщина отрезала тонкую прядь своих длинных волос и повязала ее на рукоять меча.
Захватив с собой все три меча, Сяо-цинь тотчас отправилась в путь.
Достигнув Чжэнь-цзяна, Зеленая поднялась на один из холмов правого берега Великой реки, расположенный как раз напротив Золотого острова. Прямо перед ней в лучах заходящего солнца сверкали и переливались всевозможными тонами крыши монастыря, покрытые цветными глазированными черепицами, и чуть доносился мелодичный звон подвешенных на всех углах башен, похожих на цветы ландыша вырезных железных колокольчиков, колеблемых легким ветерком… А там, за этими стенами, ее враг, злой, подлый, низкий монах…
Ненависть Сяо-цинь к священнику была так велика, что она не могла ждать и решила тотчас же напасть на него.
Взяв в руки волшебный меч, Зеленая замахнулась им и, сказав задыхающимся от волнения и злобы голосом: «Святой, волшебный меч, убей сейчас эту тварь — Фахая!» — бросила его.
В одно мгновение меч перелетел через рукав реки, отделяющий остров от берега, и скрылся за стенами монастыря.
В этот день уже с утра Фахаю было не по себе. Ожидая грозы, он несколько раз всходил на высокую башню и осматривал небо. Но горизонт был чист; насекомые и птицы не прятались и не выказывали никакого беспокойства.
Чтобы сбросить с себя гнетущую тяжесть, он вошел в храм, зажег фимиам, ударил в колокол, чтобы привлечь внимание бога, и распростерся перед безмятежной, спокойной и холодной для других, но живой и премудрой для него, огромной статуей Будды…
Молитва не успокоила монаха, а наоборот: на сердце у него сделалось еще тоскливее, еще тяжелее. Такое ощущение было у него накануне страшной бури и наводнения, едва не разрушивших монастырь. Очевидно, и теперь ему угрожает какая-то опасность; но с какой стороны — он догадаться не мог.
Раздумывая об этом, Фахай сидел в своей комнате перед огромным открытым окном; волшебный кубок — дар великого Будды — на всякий случай он поставил на стол около себя; правая рука его покоилась на широком основании чаши.
