– О да, собака дьявола! – с трудом выровняв дыхание, тем не менее расхохоталась она. – Я знала, что ты откликнешься, ты почувствуешь запах могил и тлена! Склонись же у моих холодных коленей, я хочу видеть, как синяя кровь демонов пылает в твоих очах. Вот ещё…
Сатанаил, я сердце голубя-а – выгрызаю из тёплой груди,
Смотри, это Тебе! Тебе, на, жертва моя!
Я – взываю к тебе, я! У-у-у!!!
Заклинаю именами разными, разделась и жажду:
Чёрная душа холодная во мне. Я та-ка-я-а!
Кладбище – всегда голодное, отдадим ему плоть всю?..
На, на! Кровь на моих губах –
Целуй же меня везде-э!
Я продержался парой-тройкой секунд дольше, просто потому что не мог найти нужных слов, меня мутило. «Могильная плита русской поэзии» оказалась махровейшей графоманкой, помешанной на садомазохизме с явными психическими отклонениями во все тяжкие. Какая она, к дьяволу рогатому, готесса, она просто дура!
Конечно, в университете нас учили, что стихи могут быть без рифмы, без размера, без ритма, без смысла, без логики, без правил расстановки знаков препинания, но чтоб без всего сразу, да ещё заунывно мистическим шёпотом?!
– Милый юноша, твоё выразительное молчание так возбуждает. От моих строк ещё никто и никогда не впадал в такой ступор, я буквально слышу, как твоё сердце перестало биться от восхищения и предвкушения. Но ты не останешься без награды. Расстегни же мне сзади молнию на трусиках…
– Да пошла ты к свинье в дупло, никуда по пути не сворачивая, – прямым текстом взревел я, потому что блистательная поэтесса упала на колени, пытаясь зубами тянуть ремень на моих джинсах. – Гесс, держи её крепче!
– Кусь?
– Нет, но можешь чуточку придушить, чтоб не особенно брыкалась. Итак, вдох-выдох, успокаиваемся, выравниваем дыхание, ну и…
Далее последовал непечатный из гуманных соображений длинный, старательно выверенный и не раз апробированный опытным путём поток отборного русского мата, после чего розовый в золотую крапинку пошло-голый бес тщеславия бежал из несчастной жертвы экзорцизма сломя голову! Недалеко, кстати; он превратился в жёлтую лужицу уже через пару-тройку шагов.
Однако, несмотря на позорное изгнание одного нечистого, сам мат, казалось, лишь ещё больше возбуждал красавицу-готессу. Это засада-а…
– О да, – хрипела Кристина, начав обнимать опешившего добермана. – Добавь ещё грязи, дорогой! Унизь меня, сделай мне больно, терзай меня, сломай меня всю! Ну же, жёстче, ещё жёстче, порви на мне шёлк, заставь меня выть!
